И пьяному ежику ясно, что не может быть национальной или вообще фамильной наука. Нет итальянской неорганической химии, как нет и химии Менделеева или физики Фарадея.
А вот психологию почему-то разделили на русскую, французскую, американскую. И каждая противоречит другой. Есть психология Павлова - учение об условных и безусловных рефлексах, а есть психология Фрейда, напрочь отвергающая вообще что-либо, кроме инстинктов и их покалеченной воспитанием и обучением версии - невротической сублимации.
Ну разве не прикольно?! Такой наукой грех не позаниматься.
Когда я окончила второй курс универа, умерла мама. И вместе с ее смертью прекратилась финансовая поддержка моим грандиозным научным планам.
Отец погиб в дорожной аварии вместе со своими родителями. По маминой линии у меня остались бабушка и тетя с дядей. Они меня, конечно, подкармливали, но, поскольку они и сами не жировали, брать с той стороны деньги для меня было западло.
И тогда я устроилась работать в страховую фирму ОВО "LАДИК", совершенно не подозревала, что именно на этой работе меня ждет главная битва всей жизни - БИТВА С ЖИВЫМИ МЕРТВЕЦАМИ!
Впрочем, об этом чуть позже. Вернемся на площадку перед "Кольчужником".
4
- Я ж тебе предлагал бабки на жизнь, - Толик поднял пищаль с земли и стал осматривать. - На кой тебе корячится на соковыжимателей из этой страховой шараги? Переезжай ко мне, о баблосах не надо будет думать. А то: встретились - разбежались, снова встретились - снова разбежались. Мы же не школьники... Учится будет больше времени, а лишнее будешь тратить на дела по хозяйству. Пироги, например, печь.
До этих слов я как-то не задумывалась ни о монотонностях брака, ни о романтических тревожностях банального сожительства.
А задумавшись, поняла, что как-то пока не готова совать шею в рабский ошейник связанных со всем этим социально-бытовых условностей. Подумав о сложностях семейной жизни и свободе женщины в мужском мире, я решила взять тайм-аут и не форсировать свой переезд к Толику, сохранив независимость, толком, правда, не понимая, чем же она мне так дорога.
- Не хочу жить на чужие деньги, как содержанка, - сказала я. - А к радостям тихой семейной жизни пока не тянет.
- Если рассуждать, как ты, тогда придется признать, что большинство более-менее обеспеченных семей, где жена - домохозяйка, это союз содержанки и папика, - резонно заметил Толик, поднимая пищаль с земли.
- Так и есть, - не стала спорить я. - Ну не то, чтобы уж совсем так. Но что-то подобное имеет место быть. Я, конечно, отнюдь не против совместной жизни и кучи детей в довесок. Любая нормальная девица еще с детства о таком мечтает. Просто мне надо еще чуток понадрываться в своем ОВО "LАДИК", заработать баблосов и закончить учебу на психфаке.
- Баблосы тебе не понадобятся.
- Почему?!
- От трудов таких тяжких на гособеспечение перейдешь. В сумасшедшем доме все бесплатно.
- Издеваешься?
- Есть немного.
- То есть тебе меня - бедную и несчастную - совсем не жаль?!
- Жаль, конечно... что дури в тебе еще до фига и больше, - бросил на ходу Толик, неся пищаль к верстаку.
- Ты чо!? Ты меня, типа, дурой назвал?! - мое солнечное сплетение обожгло изнутри обидой, словно туда плеснули крутым кипятком из кастрюли с варящимися пельменями.
- Суди сама, Ника. Как еще можно назвать человека, которого постоянно, как лоха, разводят сказками о баснословных премиальных. Ты бегаешь за копейки целыми днями. Разве это похоже на поведение умного, знающего себе цену человека?
- Итак, я, значит, дура...
- Ага, - Толик положил пищаль на верстак.
- Злой ты! - внутри моего разгневанного организма все горело-кипело-плавилось, и мне даже казалось, что стоит хоть чуть-чуть расслабить уши, из них тут же с воем повалит густыми и горячими струями пар. - Ухожу от тебя! Ноги моей больше не будет в вашем "Кольчужнике". Ушла любовь, завяли помидоры!
Я - разъяренная и обиженная, словно кошка, выпоротая хозяином за абсолютно чужие какашки, - двинулась к выходу из сарая, оставив Толика за спиной. Сбила ударом ноги на землю сложенные пирамидой деревянные заготовки для копий, пик, древков знамен и штандартов, стоящие на моем пути. При этом я еще и грязно-прегрязно выругалась (не надо было этого делать; не дамское дело - так ругаться незнамо из-за чего; вот было бы из-за чего, тогда совсем другое дело).
- Ты чего это? - не понял Толик.
- Вот перестану терять тут время и сразу же сделаю карьеру, - проговорила я на ходу.
Затем я остановилась и сорвала с себя покрытый пятнами ржавчины и масла фартук. Бросила его на землю. Повернулась к Толику. И заявила:
- Вот увидишь, да вы все увидите: я стану величайшей страховщицей мира!
- А если не станешь?
- Тогда умру.
- Стоит ли оно того? - усмехнулся Толик.
- Не важно. Главное, стать творцом своей судьбы.
- Зачем?
- А затем, что меня задолбало, что все мной помыкают. Я не раба! Раба не я!
- Это, типа, восстание рабынь?
- Это личностная революция!
"А ведь хорошо сказанула, старуха! - похвалила я себя. - Тебе бы на митингах выступать, не батрачить до потери пульса на упырей из ОВО "LАДИК". Вгонят в могилу они меня, болезную, такой непосильной работой... А с Толиком надо перестать ругаться. Все-таки в целом он прав по многим вопросам. Да и мужик хороший. Таких сейчас мало. Решено - мирюсь!"
ГЛАВА 5. КАКОЙ, НА ХРЕН, ЧЕПЧИК!?
1
Благими намерениями, сестрицы, сами знаете, куда устлана дорога. Так вышло и со мной: всего лишь через неделю после памятной стрельбы по кабыздоху я, едва успев помириться с Толиком, вдрызг с ним разругалась. И повод для нового скандала с Толиком был еще ничтожнее, чем для первого.
Дело было так.
Несмотря на мое обещание забыть дорогу к "Кольчужнику", я решила искать примирения с Толиком именно в стенах клуба.
Жарким августовским вечером я вошла в спортзал "Кальчужника". Там фехтовали на тренировочных мечах Толик и Тоха (такой же, как и Толик, повернутый на исторической байде мужичок). Они были одеты в заделанные под рыцарские доспехи пластиковые щитки и воняли потом.
- Всем привет! - известила я народ о своем прибытии.
Толик и Тоха остановились и сняли шлемы.
- Привет-привет! - отсалютовал мне мечом Тоха.
- И тебе, Ника, не хворать! - поприветствовал меня Толик.- Рад, что ты сегодня на позитиве, Ника. И поэтому наверняка обрадуешься новости. Совет стаи определил тебе, Натахе и Жанке роли придворных дам на большой тусне реконструкторов. Она будет в День города.
- Мэрия дала баблосы и площадку, - поведал Тоха. - И даже шмотки с театров завезли. Иди в большую каптерку и подбери себе платье. И чепчик с туфлями!
- Чепчик?! - ужаснулась я, ожидавшая принять участие в подобном мероприятии не иначе как в костюме какого-нибудь гусара.
- Ага, - кивнул Тоха.
- Какой на хрен чепчик, упыри!? - завопила я (и чего завопила, спрашивается?) - Это чо!? Типа, заговор?!
- О чем ты, Ника? - недоуменно спросил Тоха. - Все по справедливости.
- Фигасе - "по справедливости"! - возмутилась я (и чего возмутилась-то?). - Вы, блин, будете на лошадях рассекать по мосостовой перед репортерами, а я в массовке с дурами из "Рябинушки" буду всяких там расфуфыренных сударынь изображать?!
Не желая вступать со мной в дискуссию, Тоха и Толик надели шлемы и продолжили бой, опозорив меня таким равнодушием к моим чувствам.
А я вместо того, что затеять скандал или драку, стояла столбом, не зная, как поступить. Во мне вулканической лавой бурлило возмущение. И оно требовала от меня выпустить его наружу.