Изредка из толпы слышались выкрики: - Будь ты проклят изверг окаянный! Аукнется еще тебе русская кровушка, да слезы вдовьи с сиротскими! Стражники Твердислава тут же бросались ловить злодеев, но те ловко, как рыба в воде, растворялись среди столпившегося люда.
Ярослав не обращал на эти проявления внимания, его вполне устраивало, что народ его побаивался и подчинялся, пусть даже нехотя. Вообще нехожалый до десяти лет, и хромающий, слабый с тех пор на ноги Князь, знал что народ никогда его калеку не полюбит как покойных братьев Бориса, Глеба или правящего Тмутараканью Мстислава.
Даже отец с матерью окружали калеку любовью скорее из жалости к его немощи, тогда он, неспособный радовать их удалью молодецкой, радовал успехами в изучении книг, что князь Владимир особенно ценил. Отца самого, бабка княгиня Ольга с раннего детства приучала к книжной грамоте, и полученные знания сильно ему помогали в войнах да правлении, на протяжении всей жизни.
Благо хромота Ярослава не мешала ему крепко держаться в седле, и став со временем довольно хорошим наездником, он всячески развивал свои умения конного боя, добившись в этом немалых успехов. Но при всем этом он отлично понимал, что по силе и ловкости ему никогда не достичь уровня Мстислава, да и книги тот предпочитал о разных науках, порою даже запрещенных Церковью, Ярослав же напротив, все больше любил религиозные, про деяния Святых апостолов, великомучеников, и знаменитых священнослужителей.
Выехав за городские ворота, Ярослав простился с сынишкой, трижды поцеловал его, и передал Эймунду. После этого, сказав прощальную речь своим ближним боярам, Великий князь пришпорил своего скакуна, и вместе с воеводой Будым, в сопровождении старших гридней, помчался к ожидавшей их Дружине.
Дружина сотнями громких криков радостно приветствовала Ярослава, и спустившись к Днепру, не медля начала грузиться на плоты, чтобы переправиться на левый берег могучей древней реки. Управившись с переправой, тысяча преданных Великому Киевскому князю воинов, выстроившись походным порядком, и распугивая топотом копыт, прятавшихся в зарослях птиц, бодро двинулась по Черниговской дороге, выслав вперед передовой дозор.
Через десяток верст дорога углубилась в лесную чащу, и Ярослав кроме передового дозора, направил еще два отряда, продираться сквозь деревья слева и справа, на расстоянии двух полетов стрелы от дороги. Он серьезно опасался засад на своем пути, так как многим на Руси было не по нраву его правление, предпочитавшим видеть на Киевском престоле скорее Мстислава, или заточеного в Пскове несчастного Судислава.
Принятые меры значительно замедлили движение Дружины, зато лошади не столь сильно уставали, и могли без отдыха преодолеть еще сорок верст. Именно там, между величественной дубравой и березняком, дорога проходила по широкой, поросшей мелким кустарником большой поляне, спускавшейся прямо к берегу Десны, где на живописном пологом берегу, было удобно всей Дружиной заночевать.
По обе стороны от дороги возвышались вековые дубы, в густой кроне которых прятались белки, куницы, и множество птиц. Иногда на дорогу из высокой травы, важно выходили неторопливые ежики, редкий заяц бросался прочь, мелькая в полумраке леса кончиками ушей, а иногда сердито ухала встревоженная сова.
После душного Терема, Ярославу так легко дышалось на этой лесной дороге, наполненной запахами влажной листвы, прелой травы, и ароматами редких цветов. Конь Ярослава иногда тянулся губами к растущей на обочине дороги траве, но рука строгого всадника тут же натягивала поводья, и скакун отвечал фырканьем, или недовольным ржанием.
Ехавший рядом с Великим князем воевода Будый, сорванной веточкой можжевельника отгонял от себя назойливую мошкару, и время от времени потягивал кислое вино из кожаной фляги, всякий раз предлагая Ярославу его пригубить. Гридни в дороге меж собой тихо шептались, лишь каждую четверть часа, подражая крикам лесных птиц, ехавшие по лесу слева и справа от дороги отряды, подавали Князю с Воеводой условные сигналы, что впереди опасности нет.
Когда начало вечереть, Дружина добралась до заветной поляны, гридни стреножив коней, сняли с них седла с поклажей, и повели к Десне на водопой. Пастись табун оставили поближе к воде, так как лошадиная кровь горячее человеческой, и мошкара из прибрежных зарослей бросится скорее их кусать, нежели людей.
Сам же Ярослав с Дружиной расположился поближе к дороге, разводя костры. У этих костров, от которых было больше дыма чем жара, каждый постелил на траву снятый с лошади потник, в изголовье поставил седло, и подбрасывая хворост в огонь, расположился на этом незамысловатом походном ложе.