– Эй, я здесь!..
Я повернулась на голос и увидела Триппа, который сидел в кресле и протягивал мне аккуратно сложенный носовой платок. Он ослабил галстук, закатал рукава рубашки и стал больше похож на мальчишку, которого я когда-то знала.
Когда я не потянулась за платком – я просто не знала, зачем он мне нужен, Трипп добавил:
– Ты плакала во сне.
Не отвечая, я закрыла глаза и попыталась припомнить, что же мне снилось, но сновидения уже таяли, теряя фактуру и объем, словно оседающая мыльная пена. От моих прикосновений они исчезали еще быстрее, так что вскоре от них не осталось ничего, кроме гнетущего ощущения опустошенности.
Трясущимися руками я взяла платок и прижала к глазам.
Потом я вспомнила странный наряд моей матери, вспомнила Томми, вспомнила белый череп на черной земле, поваленный кипарис и разбросанную вокруг обугленную кору.
– Что… что это за кости? – проговорила я неуверенно, словно пробуя голос. – Чьи они?
– Пока не знаю. – Трипп пожал плечами. – Судебно-медицинская лаборатория штата обещала прислать экспертную бригаду, чтобы извлечь кости из земли по всем правилам. На вашем участке находится старый индейский курган, так что кости, возможно, оттуда, но я в этом сомневаюсь. Во-первых, они не настолько старые, к тому же курган находится довольно далеко от кипариса. С другой стороны, совершенно очевидно, что скелет пролежал в земле несколько десятилетий, так что сказать, кто это может быть, мы сможем только после нескольких экспертиз.
Речь Триппа звучала неторопливо, почти протяжно, и сейчас я обратила на это внимание, поскольку успела привыкнуть к телеграфной скороговорке жителей Западного побережья, к проглоченным окончаниям и кастрированным предложениям, похожим на эсэмэски. До этого момента я даже не представляла, насколько мне не хватало певучего южного говора с его растянутыми гласными и отчетливыми паузами между словами и предложениями – паузами, которые давали человеку возможность прислушаться и понять смысл сказанного.
Откинувшись на спинку кресла, Трипп несколько мгновений молча меня разглядывал.
– Помнишь, ваша служанка Матильда ни за что не хотела подходить к этому дереву? Она говорила, что это заколдованное место и там можно встретить ду́хов, а мы этим пользовались. Каждый раз, когда нам удавалось утащить из кухни печенье, мы сразу бежали к кипарису, зная, что туда-то Матильда за нами ни за что не пойдет!
Он еще что-то говорил, но я уже не могла сосредоточиться на его слова. Коварная головная боль сдавила виски, а в глазах потемнело.
– Трипп… – с трудом выдавила я. – Я оставила в машине свою сумочку с лекарством. Ты не мог бы…
Я осеклась, услышав знакомый звук. Отняв от лица носовой платок, я увидела, что Трипп держит в руке и слегка потряхивает знакомый пластиковый флакон.
– Это довольно сильное средство, Вив. Я уже не говорю о двух пустых флаконах из-под другого лекарства, которое тоже…
– Где ты это взял?! – воскликнула я, чувствуя, как первоначальное смущение уступает место гневу.
– Томми перенес в дом твои чемоданы и сумочку. Сумочка была не закрыта, таблетки выпали, а я их подобрал.
– Тебе обязательно надо было читать этикетку?
Трипп посмотрел на меня пристально, и я поняла, что он не ответит. Это, впрочем, было вполне в его характере, который я успела неплохо изучить за столько-то лет. С Триппом мы подружились еще в детском саду: наши фамилии начинались на одну букву (Мойс – Монтгомери), поэтому и в столовой, и в игровой мы сидели рядом.
– Это, конечно, не твое дело, – сказала я, – но я не принимала лекарства, пузырьки от которых ты нашел в моей сумочке. Я высыпала эти таблетки в туалет.
– Но сохранила флаконы, чтобы показать их в аптеке вместо рецепта, если лекарство снова тебе понадобится.
Я не стала спорить. Трипп всегда умел докопаться до правды.
– Кто этот доктор Макдермот?
Я закрыла глаза.
– Мой муж. Бывший муж, – поправилась я. – Он – пластический хирург.
Брови Триппа так выразительно поползли вверх, что я почувствовала непреодолимое желание сказать что-то в свое оправдание, хотя и понимала, что буду выглядеть жалко. Мне казалось – Трипп только что вынудил меня признаться, будто мои дела настолько плохи, что я готова без разбора принимать сильнодействующие антидепрессанты, выписанные, ко всему прочему, пластическим хирургом, потому что нормальные психиатры от меня давно отступились.