Я о многом сожалею в своей жизни, но это ... это оказалось моим самым большим сожалением. Я больше не слышу военных действий вокруг себя, все, что я слышу, - это ее голос в моем сознании.
Я слышу, как она разговаривает с нашими детьми. Они играют на пляже, том самом пляже, на котором я влюбился в нее в детстве. Серена и наши дети кричат, чтобы я присоединился к ним. Когда я закрываю глаза, я вижу, как иду к берегу и притягиваю ее для поцелуя, в то время как дети скулят от того, насколько «отвратительна» наша привязанность. От улыбки, озаряющей ее лицо, захватывает дух за мгновение до того, как все погружается во тьму, и в следующий момент я вижу ее постаревшей. Я читаю ей. Она нежно проводит кончиками пальцев по морщинам на моих руках. Она прикасается ко мне с таким благоговением ... больше, чем я когда-либо заслуживал.
Вспышки того, какими мы должны были быть - какими мы могли бы быть - проносятся в моей голове. Я чувствую, как одинокая слеза скатывается по моей перепачканной грязью и кровью щеке. Все замедляется, когда мое сердце начинает сдавать. Интересно, может ли она каким-то образом почувствовать это. Поймет ли, что со мной что-то не так, какая бы ни была эта связь, которую мы всегда чувствовали, - душевные узы, которые соединяли нас. Будет ли у нее ноющее чувство, что она что-то теряет? Усилится ли то чувство пустоты, о котором она все время говорила?
Надеюсь, что нет, я внес свой вклад в то, чтобы она никогда не узнала о том, если я вдруг не вернусь. Я знаю, что никто с моей стороны не сообщит ей об этом, поскольку мы больше не крутимся в одних социальных группах и даже не живем в одном штате. Я беспокоюсь, что она отыщет меня только для того, чтобы обнаружить, что меня больше нет в этом мире и я нарушил последнее обещание, которое дал ей. Но сейчас я ничего не могу с этим поделать.
— Черт возьми, детка, мне так жаль. — Я шепчу во вселенную, надеясь, что она как-нибудь найдет ее. — Я люблю тебя так чертовски сильно, да и всегда любил. Я буду ждать тебя в великом запределье, я буду ждать у тех жемчужных врат. Я не сделаю ни шагу на Небеса, пока ты не окажешься в моих объятиях. Нет Рая - нет покоя в загробной жизни без тебя рядом со мной. Я любил тебя в этой жизни, но я докажу тебе это в следующей. Пожалуйста, прости меня, детка! Мне нужно, чтобы ты жила, мне нужно, чтобы ты была счастлива, ты просто чертовски нужна мне. — Мне удается выдавить из себя: — Мне пора идти, детка, мне плохо и становится все труднее дышать.
— Просто отдыхай, когда-нибудь мы снова увидимся. — Я клянусь, ее голос шепчет мне, но он был не более чем моим разумом, играющим злую шутку с последними желаниями умирающего человека.
— Боже, даруй ему спокойствие, чтобы принять то, что он не может изменить, мужество, чтобы изменить то, что он может, и мудрость, чтобы отличить одно от другого. — Голос, полный печали и сдавленных рыданий, обращается ко мне, и каждый мой вздох становится все более прерывистым. Он пытается утешить меня, повторяя слова, за которые я так крепко держался в течение последних нескольких месяцев нашего пребывания. Грубая рука сжимает мою, когда на меня обрушивается еще одно болезненное чувство кармы. Теперь я буду демоном этого человека - я буду его Эйвери - преследовать его всю оставшуюся жизнь. Хотя я ничего так не хочу, как извиниться за бессонные ночи, которые, я знаю, грядут, слов у меня не хватает, пока я лежу, умирая, я издаю только булькающие звуки.
Я больше не чувствую боли. Я больше не чувствую ничего, кроме усталости. Сжимая окровавленными пальцами письмо, которое она никогда не получит, я чувствую, как мое сердце снова обрывается. Я больше не вижу лица мужчины, который молится за мою душу, я вижу только их. Мою избранную семью: Грейсона, Уайтта и моя Серенити. Я вижу, как они все смеются, и мне ничего так не хочется, как присоединиться, но, кажется, я не могу достучаться до них. Они знают, что я здесь. Они улыбаются мне, каждый по очереди говорит, что любит меня. И вот она здесь, гладит меня по щеке, обещая найти меня снова когда-нибудь, прежде чем поцеловать и раствориться в темноте, где я сейчас покоюсь.
Как оказалось, наше когда-нибудь так и не наступило.