Таниэль поморщился.
– Шесть, нельзя быть такой грубой. Вернись, – крикнул он ей в спину, но только для вида.
Шесть, по ее собственным словам, была нечувствительна к тому, что задевало других, и из-за отсутствия такого навыка ей оставалось гадать, что обижает или не обижает людей, хотя лично она, Шесть, считала, что в ее жизни полно дел поважнее, чем раздумывать над такими глупостями. Таниэль с ней был согласен.
Но женщина лишь рассмеялась.
– Зато мы бы не отказались, – подал голос Мори, и вся компания снова пришла в восторг.
Пока женщина вела их по пирсу, Мори разглядывал бочки с засоленной рыбой и все остальное таким же зачарованным взглядом, каким поутру дивился на снег. Работа возобновилась, ножи опять замелькали в воздухе. Таниэль заметил, что все люди были левшами, и сглотнул комок в горле. От вжиканья лезвий по чешуе у Таниэля сводило зубы, как, впрочем, и от хлюпанья, с каким очередная порция внутренностей шлепалась в ведра поверх кучи других. И еще его беспокоило, как все поглядывали на Мори: с жадным блеском в голодных глазах.
Теперь Таниэль увидел, что они ловили не только рыбу. В их сетях, как змеи, извивались и речные угри. Один вывернулся и пополз прямо по руке какой-то девочки.
Женщина между тем зачерпнула ковшиком воду из озера и налила в две щербатые чашки.
– Нате, держите, мальчики. Давайте за ваше житье здесь.
Таниэль всем телом передернулся, точно она вручила ему чашку с опарышами. Он и сам не ожидал от себя такой реакции и явно выдал свое отвращение, потому что Мори метнул в него пытливый взгляд. Таниэль потряс головой. Удивительно, до чего может довести всего одна ночь плохого сна.
Вода была студеной и отдавала горечью. Ничего ужасного в этом не было, но Таниэля едва не затошнило, пока она проскальзывала в желудок.
Однако оба уверили женщину, что вода восхитительна, поблагодарили и ретировались под тем предлогом, что надо отыскать Шесть, пока она не заблудилась.
Таниэль, едва мгла скрыла их от людей на пристани, взял Мори за руку, желая быть ближе к кому-то, у кого нет оголодавшего вида.
– Есть в них что-то странное. То, как все они… они все левши, ты заметил?
Мори кивнул.
– Возможно, это у них наследственное. В подобных местах все друг с другом в родстве.
Таниэль попробовал разобраться, отчего эти люди так насторожили его, потому что смутная тревога по-прежнему не отступала. Он хотел было сказать Мори, что болота ему не по душе, что они мертвые или полные жути, но не смог бы объяснить, почему так чувствует, а если бы сумел, Мори воспринял бы его слова как просьбу вернуться домой. И как бы потом ни разубеждал его Таниэль, они уже завтра сидели бы в поезде, идущем в Лондон. А Таниэль меньше всего хотел, чтобы Мори возвращался в столицу из-за того, что ему, видите ли, что-то показалось.
Вдруг Таниэль спохватился, что слишком долго молчит. Мори наблюдал за ним. И Таниэль произнес первое, что пришло ему в голову:
– Может, мне просто в диковинку, что на каждом шагу слащаво улыбаются.
– Хорошо, что ты это проговорил, – отозвался Мори. – Сам я ни за что не сказал бы такого. Но, знаешь, все белые выглядят чуточку чокнуто-альбиносно-лицемерными, вот и поди угадай, этот перед тобой случай или нет.
Таниэль пихнул Мори в бок, понимая, что тот его поддразнивает, чтобы отвлечь от плохих мыслей, и радуясь, что другу удалась столь незатейливая уловка.
Вокруг них медленно оседали снежные хлопья.
Таниэль проснулся посреди ночи на берегу озера.
Оглянувшись, он увидел, что калитка где-то в полусотне ярдов от него, и, как и в прошлый раз, был почти уверен, что его разбудил леденящий холод. Снега навалило выше колена, вокруг стояла темнота хоть глаз выколи; он едва различал очертания лодки, хотя застыл почти рядом с ней. То ли дело Лондон: там море света, горят уличные фонари, по всему Найтсбриджу сияет электричество, в окнах домов светятся огоньки ламп и свечей, и в особенно душные, пасмурные дни накануне сезона туманов густая пелена облаков над городом ночами окрашивается буроватым заревом. А в этой глухомани ничего похожего. Здесь, казалось, царила первозданная дикость. На ясном небе сияли звезды, огромные и яркие. Таниэль еще не видывал, чтобы их можно было наблюдать так отчетливо, не хуже, чем монеты и кости на дне озера.
Он снова был в одной пижаме, правда, на сей раз обутый. У него хватило духа посмеяться над этим курьезом. Во всяком случае, подсознание – или что там внутри заставляло его бродить во сне – усвоило хотя бы частицу здравого смысла. Он направился к дому и всю дорогу прижимал к груди кулак, уговаривая тугой клубок паники немного ослабнуть.