Рано утром, отказавшись от чая, все еще довольно безутешная девушка по имени Вика, покинула борт судна, имея при себе номер комлевского телефона. Данных о своем местонахождении она предпочла не оставлять. В дальнейшем, правда, Комлев получил чей-то телефон для связи, но им ни разу не воспользовался.
Потом она изредка появлялась в доме, где жил Комлев и не переставала его поражать непредсказуемостью своих действий и поведения. Так, она могла во время разговора, как бы жестоко обиженная чем-то, повернуться и молча уйти с намеком на то, что расстается с ним навек. Потом, через несколько дней, она могла так же молча появиться и броситься Комлеву на шею с какой-то водевильной картинностью. Так как она ничего о своей жизни не говорила, то Комлев допускал, что она замужем или же просто живет с кем-то и не решается его бросить. Сам же он удрученно чувствовал, что попадает в какую-то вяжущую и досадную зависимость от нее. Теперь у него был только ее адрес «до востребования», и он не знал еще, что он будет с ним делать. Своему соседу-шкиперу он, впрочем, оставил для нее немногословную записку.
Соседом Комлева в самолете оказался некто очень высокий, худой и очень темнокожий, с седеющими курчавыми висками. Проверяя свое знание английского, Комлев спросил его, далеко ли он направляется.
— Хартум, — с готовностью ответил он. — А вы, сэр?
Комлев ответил, немного польщенный обращением «сэр», это было внове.
— О, Бонгу! Я там бывал не раз. В Лилонгве у нас свое представительство.
Комлев не стал уточнять, что означает это «у нас». Сосед представился, его звали Нгор, Тим Нгор. Он напомнил, что страна, где он живет (он даже привел ее арабское название: аль-Гумхурия эс-Судан) — мусульманская, но сам он христианин. И как бы в доказательство его черная рука проворно нырнула куда-то под галстук и извлекла белый нательный крестик на цепочке, видимо, католический. Хотя Комлев не был большим сторонником ношения крестов, амулетов и талисманов, но на этот раз почему-то надел старый, медный, давно бывший в их семье крестик. Он его и предъявил своему черному соседу и вызвал у единоверца широкую белозубую улыбку понимания.
Завязавшаяся беседа немного отвлекла Комлева от самого факта взлета, а по радио заученным тоном объявлялись слова о высоте и скорости полета и еще о том, что утром они прибывают в Каир, где у них будет часовая стоянка.
— Птица не садится на незнакомое дерево, — сказал Нгор, давая своей пословицей понять, что у него будет к Комлеву одна просьба, и он теперь готов ее высказать, убедившись, что Комлев тот человек, которому можно довериться. И еще он сказал, что лучше отдавать свое, чем просить что-то у другого, но иногда приходится это делать.
Дело же было в следующем. Нгор возвращался домой откуда-то из Западной Европы и вез с собой изданную там небольшую скромного вида книжку, которая называлась в переводе с английского как-то неопределенно: «Голос саванны». Пробежав предисловие, Комлев понял, что издали ее те, кто сочувствовал оппозиции в стране Нгора. И еще в ней была масса фотоснимков; можно сказать, что книжка из них и состояла. На этих снимках было больше мужчин, меньше женщин, все они были весьма темнокожи, как Нгор. Под ними стояли годы их жизни, и с суровой очевидностью все указывало на то, что умирали они далеко не в преклонном возрасте, а скорее, в самом расцвете жизни.
Пока Комлев листал книжку, Нгор смотрел на него просящим, почти собачьим взглядом. Точнее, взглядом большой, черной и доброй собаки.
— У меня ее отберут. Да и меня самого могут задержать, но уже по другому поводу, — с горестной уверенностью и тихим голосом поведал он Комлеву. — У белых же досмотр не делают, это уже давно замечено. А потом я вас от нее избавлю. Незаметно, конечно.
Несмотря на просящее выражение глаз, Нгор говорил уже как о деле решенном.
— А если меня уведут, вы передадите книгу моему товарищу.
Комлев даже и не заметил, как у их кресел появился некто, такой же высокий и черный, но гораздо моложе Нгора. Его звали Обоке. Нгор, между тем, написал записку на каком-то незнакомом языке, подписал ее и даже приложил внизу небольшую печать, достав ее из внутреннего кармана. Это было изображение скорпиона с изогнутым хвостом. Нгор веско сказал, что если у Комлева будут какие-либо трудности в Лолингве, он может с этой запиской зайти по адресу, указанному вместе с номером телефона на обороте.
— Там для вас сделают все, — сказал он с торжественной убежденностью и многозначительно добавил:
— Теперь лучше, чтобы нас не видели вместе. Правда, многие уже спят. В другом конце самолета находятся мои товарищи, и я сейчас отправлюсь к ним. А на мое место придет пассажир оттуда. Я с ним договорился. Заранее огромное вам спасибо, сэр!