— Ну ладно, Башка, после того как ты ее прочитаешь, мне будет интересно узнать, что ты о ней думаешь.
— Да, я вам расскажу, — пообещал я.
Глава 2
— Я найду вас, когда понадобитесь, — прошептал Профессор нам вслед, когда мы поднимались по лестнице из подвала. Мы направились в кондитерскую.
— Что это такое он сказал про меня? — спросил Макс. — Что я должен научиться не вести себя ими.. Как там, ты не помнишь, Башка?
— Импульсивно?
— Да, правильно, импульсивно. Что он имел в виду?
— Не хвататься за дела, не обдумав их хорошенько.
— Хороший совет. Да, надо все обдумывать заранее. Я это запомню.
Простак, Косой и Домииик стояли в дверях кондитерской, поджидая нас.
— Где были, ребята? — спросил Простак.
— Мы с Башкой заработали по доллару, — произнес Макс, заходя в кондитерскую. Остальные последовали за ним. — Дай мне свой доллар, Башка, — сказал Макс.
— Дать тебе мой доллар? Для чего? — спросил я, не скрывая своего нежелания делать это.
— Мы все в доле, — напористо ответил Макс. Я неохотно отдал доллар Максу. Он подошел к прилавку, за которым стоял Джелли, и положил перед ним две бумажки: — Разменяйте мелочью.
Макс разделил два доллара на пять равных частей. Я с разочарованием уставился на свои сорок центов. Макс ободряюще улыбнулся:
— Не расстраивайся, Башка. У нас будет куда больше.
Он купил пачку сигарет, и мы вышли на улицу. Мы курили, свистели и отпускали непристойные замечания в адрес проходящих мимо девчонок. Появился отец Доминика, вырвал сигарету из губ сына и потащил его домой. Мы насмешливо загалдели им вслед. На противоположной стороне улицы я увидел Долорес, выглядывающую из окна своей комнаты. Макс помахал ей рукой, и она с раздражением захлопнула окно.
Я стоял и грезил о ней. Моя первая любовь. Я представлял, как она попадает в различные неприятные ситуации. Как ее преследуют и оскорбляют незнакомые хулиганы. Себе я отводил героическую роль защитника.
Себе и своему ножу. Затем я подумал о Пегги. Странное волнение уже совсем другого характера охватило меня. Мне захотелось узнать, не стоит ли она на крыльце нашего подъезда. А может быть, мне повезет, и я смогу немного подержаться за маленькую толстую Фанни?
— Пойду залягу, — сказал я и двинулся в сторону своего дома.
— Что за спешка? — крикнул вдогонку Макс. — Не забывай, Башка, встречаемся рано утром, в четыре тридцать.
— Не беспокойся, буду, — бросил я через плечо.
Пегги на крыльце не оказалось. Крадучись, словно кот, я осмотрел все лестничные площадки в надежде найти ее или Фанни. Входя в нашу погруженную в темноту квартиру, я чувствовал себя оставленным в дураках. Было тихо, вся семья уже спала.
На кухонном столе потрескивали субботние свечи. Рядом с ними мать заботливо оставила для меня тарелку с заливной рыбой и кусок плетенки. Я жадно проглотил еду и запил ее стаканом воды из кухонной раковины. После чего опустил двадцать пять центов в газовый счетчик, вошел в свою спальню без окон, зажег газовый рожок и разделся. Спихнув младшего брата на принадлежащую ему сторону узкой железной кровати, я достал «Жизнь Джонсона» и открыл первую страницу.
Предисловие про парня, написавшего книгу, я пропустил. Какого идиота может интересовать автор? Мне хотелось узнать все о чемпионе и о его боях, и о том, правда ли, что у него было множество женщин и он был женат на белой? Я начал читать. Что за мусор? В книге говорилось о парне, которого звали Самуэль Джонсон и который был доктором.
Я с отвращением положил книгу на пол и полез за «В богачи из оборванцев», но тут вспомнил, как Профессор чуть не рассмеялся надо мной, когда увидел книгу, которую я выбрал. Он сказал, что мне ее не понять. Чтобы я, Башка, не понял, о чем какая-то вшивая книга? Это был вызов, и я снова взялся за «Жизнь Джонсона». Мне пришлось сходить за толковым словарем на кухню. Бог ты мой, эта книга была просто до отказа забита прессованными отходами. Этот парень, Джонсон, только и делал, что болтал то о том, то о другом. Не было никакого действия. Я заставлял себя читать и уснул, позабыв выключить свет.
Глава 3
Я проснулся внезапно. Свет по-прежнему горел. Который час? Брат, похрапывая, спал на спине. Я спихнул его с моей стороны кровати.
— Ты, паршивец, выключи свет, — пробормотал он. Я выключил свет, ощупью добрался до кухни и зажег газ. Было еще рано, старый облупленный будильник показывал половину четвертого. Во мне проснулось привычное чувство голода. Я открыл окно и заглянул в служившую нам холодильником жестяную коробку, прикрепленную к подоконнику.
Там было две тарелки: на одной лежали небольшие кусочки заливной рыбы, а на другой — плетенка. Все это предназначалось для субботнего и воскресного ужинов. Своим ножом я отрезал тонкий ломоть плетенки и, вернувшись к столу, съел его. А потом стал думать о том, что мой старик собирается делать с платой за квартиру, что он собирается предпринять, чтобы найти себе работу прежде, чем нас выбросят на улицу. Я точно не знал, за сколько месяцев мы задолжали: за два или за три? Я подумал о нашем паршивом домовладельце, который появляется весь разодетый и вопит, требуя квартплату. Я подумал о том, что этот ублюдок всегда носит в петлице белый цветок и, должно быть, он гомик. Мой дохлый старик, почему он не может найти работу и получить немного денег? Может быть, потому, думал я, что старый дурак неважно себя чувствует? Может быть, он всегда болен… Тогда какого черта он так много времени проводит в синагоге? Два часа каждое утро и два — каждый вечер. По субботам он портит воздух в этом заведении целый день. Все эти старые дурни с их бородами и шалями, качающиеся взад и вперед во время молитв, бормочущие всякую дрянь в свои бороды… И что она означает? Могу поспорить, что полудохлый раввин сам этого не знает. Это все не для меня! Я умный. И когда вырасту, буду ходить только за деньгами.
Бог ты мой! Какого черта я здесь сижу и перебираю весь этот хлам? Так можно и опоздать. Я вымыл две тарелки, которые оставил после ужина, смахнул на пол крошки и тараканов и выпил стакан воды. Достав из кармана сорок центов, я положил их на стол. Мне стало весело, когда я представил себе, как мама и старик накроют деньги листком бумаги и оставят на месте до завтрашнего захода солнца. Ну и глупцы! Правоверные евреи не прикасаются к деньгам во все время шаббата![4] Ну и глупцы. А этот еврейский мальчик не таков: покажите мне, где есть деньги, и я найду им нужное применение. В любой день недели, начиная с пятницы, и в любое время субботы. Любой сумме. Бог ты мой. Даже миллиону долларов!
Я взглянул на будильник. Было двадцать минут пятого. Я выключил газ, закрыл дверь и осторожно спустился по темной лестнице. На первом этаже остановился. Из-под лестницы донесся шум, и я сунул руку в карман. Рукоятка ножа вернула мне спокойствие. Я положил палец на кнопку и прислушался. Несколько минут я простоял, слушая ритмичный шорох и сдавленное дыхание, затем до меня донесся резкий глубокий вздох мужчины:
— Ох, Бог ты мой, это здорово.
Затем захихикала женщина, и к ее смеху присоединился хохот мужчины. Я узнал хихиканье. Это была Пегги. Громко насвистывая, я спустился по последнему лестничному пролету. Под лестницей наступила внезапная тишина. Когда я вышел на улицу, Макс уже стоял там, поджидая меня.
— Я слышал, как Пегги и какой-то парень резвятся под лестницей, — сказал я.
— Не врешь? — На лице Макса появилась заинтересованная ухмылка. — Давай вернемся и посмотрим на них в действии.
Мы на цыпочках прокрались в подъезд и остановились. Немного погодя мы услышали шептание под лестницей. Когда раздались мерный шорох и стесненное дыхание, мы начали осторожно подкрадываться ближе и ближе, пока не нависли над тесно переплетенной парой.
— Привет, Пегги! — крикнул Макс.
Я никогда не видел, чтобы два человека так быстро разлетелись в разные стороны. Затем пришел наш черед испугаться. Даже в темноте мы узнали партнера Пегги. Это был Вайти, участковый полицейский! Все четверо мы стояли, глядя друг на друга с открытыми ртами. Первой пришла в себя Пегги. Лишенным выражения голосом она сказала: