Арамис порадовался приобретенному в монастыре умению владеть собой. Насколько он помнил и знал, всякий закон и обычай вызывал у мушкетеров только одно желание - нарушить его любой ценой. Иначе это были бы не мушкетеры, а гвардейцы кардинала.
Арамис решил потом поразмыслить, была ли фраза Атоса частью продуманного плана или результатом неумеренного потребления шамбертена, и горячо поблагодарил за приглашение - разумеется, вместе с Портосом.
- Ну так-то лучше, - заметил де Барбье. - Господа, я жду вас в новом крыле через две четверти часа.
- Что у вас? - спросил Арамис у Портоса, когда они спустились во двор, уже заставленный каретами прибывающих на обед к де Барбье дворян.
- Караул держат четыре человека, смена в полдень и в полночь. Де Барбье живет здесь же, - Портос кивнул в сторону западного крыла, - днем находится в комнате у Атоса или принимает посетителей, на ночь уходит к себе. Снаружи дежурит отряд швейцарцев, охраняют ворота.
- Другими словами…
- Полночь. Днем здесь слишком людно.
- Если вывезти его в закрытой карете, никто ничего не заподозрит, особенно швейцарцы. Вы найдете в своем хозяйстве лишнюю ливрею?
- У меня есть кое-что получше.
- Получше?
- Форма швейцарцев.
- Откуда же?
Портос внезапно покраснел.
- Госпожа дю Валлон чертовски хозяйственна.
- Прекрасно! - с воодушевлением воскликнул Арамис и замолчал, поскольку они подошли уже к лестнице, ведущей в покои де Барбье.
Вступая на крыльцо дома герцога де Барбье, Арамис ожидал встретить милый провинциальный салон, живущий еще во времена доброго короля Генриха, и поэтому был ошеломлен, увидев блестящее общество, которого не постыдилась бы и мадам Рамбуйе.
Де Барбье, встретивший их на пороге, заметил его удивление и рассмеялся.
- А вы думали, мы, честные провинциалы в сельской глуши уже и мхом покрылись, да? Уверяю вас, здесь собрался цвет французского дворянства. Жаль, что сегодня не большой прием, вы были бы совершенно поражены.
- Я уже поражен, - искренне сказал Арамис. Портос, придирчиво осматривающий гостиную, важно кивнул.
Новые гости вызвали небольшой переполох в собравшейся компании, где, по всей видимости были только местные дворяне, но благодаря герцогу и маркизу де Лавальер, сгладившим все углы и не допустившим ни малейшей неловкости, Арамис чувствовал себя великолепно. Он ответил на многочисленные вопросы о жизни в Париже (Мазарини? О, вы слишком суровы к нему, среди рыбаков много достойных людей, например, апостол Андрей. Говорят, что герцог Энгиенский публично оскорбил его, но я, разумеется, не верю в это – всем известно, что основные добродетели Конде - это смирение и кротость) и был представлен всем местным дворянам.
На десятой минуте представления Арамис почувствовал, что сходит с ума - блезуасские дворяне были не то чтобы похожи друг на друга, но имели какую-то неуловимую схожесть в облике, не позволяющую запоминать их имена.
С дамами было еще хуже - видимо, они считали хорошим тоном носить бледные изысканные цвета и алансонские кружева. Арамис чувствовал, что тонет в палево-желтом и нежно-розовом море без малейшей надежды на спасение. Единственное утешение заключалось в том, что де Лавальер не обманул - местные дамы были на редкость красивы, как на подбор, но красота их была того же свойства, что и внешность их мужей, и составлялась из набора одинаковых черт - огромные серые или голубые глаза, нежный овал лица и золотистые кудри. Арамис, более всего остального ценивший в женской красоте ее разнообразие, был почти разочарован.
Он со скрытой радостью отметил, что Портос тоже чувствует себя неловко - одинаковые по внешности дворяне сходились и в древности своих родословных - предки самых незнатных из них крестили Гуго Капета.
- Для чего Атосу надо было, чтобы мы сюда пришли?- сердито пробурчал на ухо Арамису Портос.
- Жаль, если он всего лишь хотел, чтобы мы пообедали как следует, - кивнул Арамис.
- Иногда его забота переходит всякие границы, - вздохнул Портос и направился к буфету.
Пользуясь тем, что обед еще не начался и гости не спешили рассаживаться по местам, Арамис вышел на витую наружную лесенку. На верхнем пролете кто-то разговаривал, и голоса были прекрасно слышны. Полный негодования мужской голос вещал:
- Скоро, очень скоро, мадам, вы получите по заслугам за всю вашу грязь, лживость и распущенность! Он уже поплатился, я дождусь, пока дело не будет доведено до конца, и займусь вами. Молитесь, мадам, хотя нет такой молитвы, которая могла бы вам помочь!
Арамис не удержался от соблазна закатить глаза, пока его никто не видит - иногда ему казалось, что у обманутых мужей были какие-то сборники обязательных к произнесению текстов. Интересно, что он сделал с любовником?..
Зашуршали юбки - дама спускалась.
Арамис спешно шагнул обратно и отвернулся от входа, давая даме возможность вернуться в зал незамеченной.
- Что такое? - озабоченно спросил де Лавальер, Арамис и не заметил как тот подошел. - Вы чем-то расстроены?
- Да, я кое-что забыл, - по привычке солгал Арамис. - И ужасно голоден. Подскажите по старой дружбе - нас будут кормить хлебом насущным или духовным?
Де Лавальер рассмеялся.
- Не переживайте, голодным от герцога еще никто не уходил. В обеде будет восемь перемен блюд, так что отсюда можно будет отправляться прямо к вечерне.
Арамис затейливо выругался про себя - как можно так впустую проводить время?!
- Кстати, - де Лавальер понизил голос, - вам удалось?
- Почти, - кивнул Арамис. - Надеюсь, сегодня мы сможем узнать побольше.
- О да. Здесь собралась вся провинция, разумеется, кроме Атоса.
- Значит, будут обсуждать его отсутствие, - произнес Арамис и кинулся в гущу разговоров.
За последующие несколько часов он узнал о собеседниках куда больше, чем хотел бы знать, но ни на йоту не приблизился к разгадке. Много говорили об урожае, о последних парижских модах и сплетнях. Разговоры в гостиной велись совершенно те же, что и в отеле Рамбуйе, за исключением того, что обычно в голубых гостиных не обсуждался урожай. Была одна особенность, которую вряд ли бы заметил кто-то, кроме Арамиса, прошедшего все три ступени испытания Ордена, - в ровном кружеве услышанных им разговоров то и дело встречались дыры и обрывы нитей беседы - словно была некая договоренность, о которой то и дело забывали. Допустивший оплошность умолкал на полуслове, делал крохотную паузу и плавно переводил разговор на другую, безопасную тему. Как ни старался Арамис услышать что-либо, относящееся к Атосу или к выдвинутым против него обвинениям, его попытки были тщетны, несмотря на вино, лившееся за обедом рекой. «Они избегают называть его имя, - думал Арамис. - И не хотят вспоминать о чудовищном преступлении, которое произошло совсем недавно. Другими словами, никто из этих прекрасных людей не уверен, что Атос не виновен, но никто не уверен и в обратном».
Стараясь не привлекать к себе лишнее внимание, Арамис снова вышел на резную лестницу, чтобы вдохнуть воздуха - в гостиной было душно, и распахнутые окна не спасали положение.
Облокотясь на перила, он взглянул внутрь помещения и заметил кое-что интересное.
Душно было не только ему - прямо у окна стоял де Лавальер, который вел в высшей степени учтивую беседу ни о чем с дамой в синем платье, украшенном брюссельскими кружевами. Дама слегка оперлась о подоконник, и лица ее Арамис не видел, но это было ему и не нужно, - нервные движения тонких пальцев, судорожно комкавших кружевной платок, говорили сами за себя. Де Лавальер был совершенно спокоен, и Арамис мог поклясться, что волнение женщины никак не связано с ним.