— Он думал о тебе, — Гриндевальд склоняет голову, и теперь его взгляд сфокусирован целиком и полностью на Тине. — Много.
Тина замирает, а потом легко пожимает плечами, крутя тонкую сигарету в нервных пальцах с трескающейся кожей. Сейчас начало зимы, а зиму тонкая кожа Тины очень не любит.
Да и весну — тоже.
— Пусть так, — она прищуривается, всматриваясь в разноцветные глаза. Зрачки у Гриндевальда расширенные, а сами глаза — безумные, но рассудок у него чист и трезв, а ум острый, бескомпромиссный. Он создан для того, чтобы управлять, вести за собой, и Тина всего лишь признала это. А Гриндевальд признал Тину.
Остальных — не признал.
Он с минуту смотрит на неё, не моргая, а потом кривит тонкие губы в злой усмешке. Может, он и не злится вовсе, да вот по-другому улыбаться у него не выходит.
— Ты не ответила на мой вопрос, — напоминает он, и Тина вдруг понимает, что для него это важно.
Где-то внутри разливается странное чувство, и Тина хочет содрать равнодушную маску с Гриндевальда, как она содрала маску Грейвса.
Потому что там, внутри, под маской — нет равнодушия.
Тина ненавидит равнодушие, а напускное — ещё больше. Тина ненавидит Грейвса, потому что внешне он был равнодушен к ней, а на деле — совсем нет.
Думает ли она о Грейвсе?
Конечно, да.
Тина подносит сигарету к губам, и Гриндевальд тут же протягивает к ней руку.
Огонь пляшет на кончике его аккуратного ногтя, и в маленьком пламени Тина видит разочарованный взгляд Грейвса.
========== День рождения ==========
Комментарий к День рождения
Для прекрасной солнечной Кати (forwenx), у которой сегодня день рождения!
Очень-очень скучаю, моя дорогая! ❤
И ещё спасибо Маше, которая таки допинала (yes, it works).
Без будильника, по привычке — длинная стрелка ровно над шестёркой, маленькая тянется к семи. Потолок — белый, ровный, одно пятнышко в уголке да сползающая змейкой на стену трещинка. Ровно полчаса — составить идеальный план дня.
Который, конечно же, провалится ко всем чертям.
Только Куинни знает про сегодня, хотя что там знать — день как день, ничего особенного. День как день, главное — не подавать виду.
Отмечать день рождения — какая глупость, правда? Что отмечать? Разве это праздник? Чего она добилась, Тина? Разве только постоянных упрёков и снисходительных взглядов.
Кстати, о снисходительных взглядах. Вот Персиваль Грейвс — у него снисходительный взгляд.
Двадцать две минуты — думать о Персивале Грейвсе.
Задание “составить идеальный план дня” — провалено. Вспомнить, как именно выглядели волосы Персиваля Грейвса, пока он отчитывал вчера Тину — выполнено.
Хорошо выглядели, чего уж там. Очень хорошо. Идеально, она бы сказала.
Маленькая стрелка — на семи. Большая приближается к двойке.
Вот идут ему галстуки, конечно. Широкие, гладкие, блестящие. Матовые тоже идут. А вот узкие, наверное, нет. Хотя, если подумать…
— С днём рожде… — Куинни розовым облачком влетает в комнату, считывает мысль про галстуки и уже с некоторым сочувствием заканчивает: — …ния. Нет, не пойдут, у него мощная шея, сестричка.
Тина уже даже не краснеет.
— Торт на столе, и он даже не в форме кое-чьего профиля, — щебечет Куинни.
Ага, на прошлый день рождения торт был именно таким. Было как-то странно его есть, но Тина всегда любила мастику, поэтому куски исчезали один за другим, а все последующие в корне неправильные мысли Тина с лёгкостью запихала в подсознание. В конце концов, если бы в первый раз.
Главное, чтобы Куинни не начала делать капкейки в форме Тины для Грейвса. Так сказать, чтобы намекнуть.
Весь отдел молча и упорно исписывает горы бумажек, и Тина почти без вздоха присоединяется, опоздав на двадцать минут — мельком увидела через витрину фиолетовый шарф, почти такой же, как у Грейвса, последний раз он его носил — когда? — кажется, месяц назад, тогда ещё лил проливной дождь и внезапно похолодал июль, и он вошел в здание, а волосы лежали мокрыми непослушными волнами, и одна прядь упала ему на лоб, а он даже не заметил, и Тина пялилась на эту прядь всё собрание, а потом он вдруг посмотрел на неё, и она уронила чернильницу, стопку бумаг и что-то ещё, кажется, кружку. Кружка не разбилась, кстати. А вот чернильница…
Тина автоматически переводит взгляд на выцветшее фиолетовое пятно на полу. А чернильница-то разбилась, да.
Количество бумаг с каждым часом удваивается; на днях приезжает какая-то проверка — непонятно, откуда, но сплетен от этого меньше не становится, — поэтому всё должно быть идеально.
Поэтому Тина должна переписать все свои отчёты.
Самое время для преступности, на самом деле, потому что проверок здесь боятся куда больше, чем каких-то контрабандных волшебных палочек или фальшивого огневиски, от которого пар потом идёт не из ушей.
Хорошо, что преступность не в курсе.
Стрелки всё бегут и бегут, Тина рассеянно думает, что вот она и постарела, хотя по ней и не скажешь, да и по Персивалю Грейвсу тоже, он в прекрасной форме, а какие у него плечи…
Следующие полчаса пролетают совсем быстро; на пергаменте не появляется ни единого нового слова.
Тина зевает и смотрит на — уже — стопку бумаг. Неплохо, Тина. Может, домой?
Часы говорят, что домой можно было ещё час назад.
А ещё — что Тина на час опаздывает на праздничный ужин.
Тина закрывает лицо руками и вздыхает. Профиля Персиваля Грейвса на утреннем торте не обнаружилось, но Тина успела прекрасно разглядеть торт вечерний. Очень смешно, Куинни.
Хотя чем гуще брови — тем больше мастики…
— Тина, — говорит низкий голос, от которого внутренности беспомощно мечутся из стороны в сторону, сердце пытается пробить грудную клетку, а мозг… просто исчезает. Впадает в краткосрочную летаргию.
Персиваль Грейвс стоит прямо у стола, прямо напротив, прямо… прямо здесь, рядом. Метр. Может, метр и двадцать сантиметров.
Помощи в виде внеочередной накладки ждать бесполезно — в отделе никого. Все нормальные люди умеют отвлекаться от работы.
Тина не моргает, а просто смотрит в тёмные глаза — с золотистыми искорками в глубине, — потому что вот она моргнёт, и он исчезнет.
— Это я, — наконец говорит она, потому что продолжения от Персиваля Грейвса так и не следует.
Слова повисают в воздухе. Огонёк лампы едва заметно мерцает — кажется, ему тоже некомфортно.
Не говори ему про торт, Тина.
Не-а.
— Тина, — повторяет Персиваль Грейвс. — Вы… Я…
Тина всё-таки моргает, потому что глаза начинают слезиться.
— Понимаете, — продолжает Персиваль Грейвс, — я… Вы…
Наверное, тут какая-то ошибка. Тина снова осторожно моргает, но Персиваль Грейвс так никуда и не исчезает — всё ещё тут, в метре и двадцати сантиметрах. Искорки в глазах. Идеальные волосы. Букет.
Букет?
Букет похож на Персиваля Грейвса — такой же идеальный. Белые с красными прожилками розы, очень редкий сорт.
— Вам, — говорит Персиваль Грейвс. И протягивает букет. — Тина.
Время останавливается совсем, стрелки устали, лампа истерично мигает, тишину — хоть палочкой тыкай.
Розы пахнут так, что колени подкашиваются.
Хорошо, что Тина сидит.
— Поздравляю, — чеканит он. — Вы… Тина…
Тина молча слушает, не отводя взгляда.
Где-то в другой части города Куинни смотрит на часы и, улыбаясь, думает о том, что, кажется, на этот день рождения рядом с Тиной будет настоящий Персиваль Грейвс.