Карина в роли дипломата металась меж двух лагерей и передавала сообщения вражеской стороне. Их содержание почти не менялось: Анита настаивала на «поговорить», а Олег — на «отвали».
— Это бесполезно, — выдала подруга спустя неделю уговоров. Драматичная, даже траурная в черных брюках и водолазке, Карина с грацией пантеры устроилась на подоконнике в комнате Аниты. Для полного образа не хватало длинного курительного мундштука и широкополой шляпы. Анита же закуталась в плед и выглядела на фоне Карины лохматой, обкуренной после веселой ночи совой.
— Он непробиваем. Говорит, ты не в первый раз поступаешь подобным образом.
Не получив внятных объяснений, подруга добавила уже мягче:
— Оставь его, потом спишетесь. Рано или поздно Олег отойдет, ты же знаешь.
Но девушка не сдавалась до самого отъезда: звонила другу в дверь (никто не открывал), караулила у подъезда (никто не появлялся) и кидала в аську десятки сообщений, пока парень не заблокировал ее номер. Его бойкот выглядел жестким и бесчувственным, но стойкий запах сигарет на лестничной площадке демонстрировал иную картину: Олегу было тоже непросто.
В день отъезда Анита сидела среди многочисленных сумок в минивэне и неотрывно смотрела на темное окно его комнаты. Уже ночь, а значит, Олег либо спит, либо гуляет с друзьями по городу. Но, отворачиваясь, девушка краем глаза уловила движение занавесок, ранее неподвижных. Горло опасно сдавили подступившие рыдания, но в этот момент минивэн выкатился за пределы двора, и окно Олега скрылось из виду.
В ожидании поезда Анита выпросила в закрывающемся ларьке марку, открытку и поспешно излила в нее все невысказанные вслух чувства. Олегу нравились «живые» письма на бумаге. Возможно, удастся растопить его сердце таким вот романтичным жестом, и друг наконец-то разблокирует ее в соцсетях. Возможно, они смогут начать все сначала и поддерживать связь даже в Хельсинки — такие мысли крутились у нее в голове, когда поезд тронулся с первой платформы. Ведь самый страшный враг для отношений — вовсе не расстояние, а время, прожитое в молчании.
Той ночью вся семья уехала сначала в Москву получать визы, а затем поездом через Санкт-Петербург в Хельсинки.
В новую жизнь.
Глава 32. Разговор в палате
Спустя пятнадцать минут Анита сделала пару деликатных постукиваний в дверь палаты. Внутри кто-то шумно засуетился — должно быть, это Карина. На ум пришла совершенно абсурдная мысль: а вдруг они с Олегом целуются! Девушка отскочила от двери, словно та грозила взорваться.
Бред какой-то. Даже без отказа «качаться вместе на качелях», ситуация совсем не располагала к поцелуям: полная сквозняка и суеты больница, громкие голоса врачей, весь перебитый Олег с неутешительным диагнозом для раздумий и Карина на грани срыва. Так себе романтика.
Но — на всякий случай — девушка громко откашлялась, осторожно открыла дверь и вошла внутрь.
Это не Карина суетилась в палате, а медсестра, которая возилась с многочисленными приборами и проводами вокруг Олега. Создавалось впечатление, что его поместили в экспериментальный центр из научных фильмов и готовятся провести какой-нибудь жуткий опыт. От собственных фантазий Аните мигом захотелось вызволить друга и свалить отсюда подальше.
Увидев вошедшую, медсестра звонко буркнула через плечо:
— Не больше двадцати минут! Время встреч почти закончилось, но так и быть, я разрешу вам повидаться до конца моей смены.
— Спасибо…
Девушка затопталась в ожидании, когда женщина уйдет. Всего двадцать минут! Только-только они встретились наедине, в безопасности, как обстоятельства вновь подбрасывают им новые ограничения. В сравнении с отведенным клочком времени прогулка днем выглядела настоящим совместным отпуском.
Женщина убрала последний провод и ухмыльнулась Олегу:
— Красивые девушки не отходят от вас целый вечер. Наш дежурный травматолог вовсю вам завидует.
При виде Аниты парень зашевелился и приподнялся на кровати, устраиваясь поудобнее. Его разбитую губу облепили стерильно-белые пластыри, рана на голове скрылась за толстым слоем бинтов. Из-под больничного одеяла виднелась перевязанная грудь в синяках, а ноги увязли в гипсе.
Выглядел Олег совсем уставшим.
От слов медсестры он улыбнулся, но как-то вымученно. Так улыбаются ребенку на похоронах, когда говорят: «Все хорошо, не переживай».