— Ма, письмо! — кричит Линка и бросается к калитке, в ручку которой почтальон сунул конверт. — От Толика! — Рука нетерпеливо разрывает конверт.
«Дорогая Лина!
Все эти дни нахожусь в состоянии отвратном. Ничего не могу с собой поделать…»
— Нет, это не Толик, — разочарованно сообщила матери. Антонина Владимировна повернулась и пошла по своим делам. А Линка продолжала читать:
«Ты думаешь, мне вскружили голову твои кудряшки, твоя длинная коса?..»
Линка подошла к застекленной веранде, глянула на свое отражение в темном окне. Мотнула косой влево, вправо, заставив взметнуться и потанцевать тугие пружины сочиненных без помощи парикмахерской локонов «а-ля Татьяна Ларина». «Не кудряшки, — передразнила, точно копируя Володин голос. — А что же еще?»
«…Это я в своей жизни видел, поверь мне. А вот человека цельного, искреннего…»
«Во загибает! — восхитилась Линка и бросила недочитанное письмо на скамейку. — Не куд-ряш-ки», — повторила по слогам и, раскачивая косой, пошла в сад.
— Ма-а! — крикнула в глубину темной зелени. — Слив натрясти? А груш?
— Нет, я сама, — отзывается мать. — Лучше половики выбей. И пол помой, вдруг завтра кто нагрянет.
— Вряд ли, — вздыхает Линка.
Толик в лагерях, на сборах. А кто еще помнит о ее дне рождения? Отец? Сестра? Она со своими ребятами поехала отдохнуть, ей это редко удается. Да и отцу тоже. Правда, присматривать за внуками у моря не намного легче, чем дома, но все же. Сестра уже прислала поздравительную телеграмму. Да и с ней — какой интерес? Вот если бы Толик…
Вытрясла половики, взяла ведро, половую тряпку, подоткнула подол сарафана и стала надраивать светло-коричневый дощатый пол.
Вымыла кухню, комнату матери, пошла во двор вылить ведро. Размахнулась и ливанула грязную воду под сиреневый куст, прямо с крыльца через асфальтированную дорожку, ведущую к калитке.
— Ой! — вскрикнул кто-то из-за нависшей над дорожкой сирени. — За что?
Обернулась и чуть не выронила ведро из рук: из-за куста, улыбаясь во весь рот, вышел Володя. С его светлых брюк стекала грязная вода. За калиткой стоял пыльный «Москвич».
— Ты так и норовишь меня чем-то облить, — весело сердился Володя, отряхивая брюки. — То соком, то помоями…
— Здра-асте! — иронически приветствовала его Линка, оправившись от первого шока. — Какими ветрами?
— Южными, Линка, степными! — улыбаясь все той же широкой, глуповато-счастливой улыбкой, ответствовал Владимир.
— А как же ваша загранка?
— Вот видишь как.
— Вижу, — подтвердила бесстрастно, а в голове все же шевельнулась маленькая, самолюбивая мыслишка: «Нас на них не променял!» — Ма, где ты там? — крикнула в глубину сада. — У нас гости!
Появилась мать с плетеной корзиной, наполненной грушами.
— Та же самая? — узнал Володя и непроизвольно отпрянул назад.
— Та же, — усмехнулась Линка и повернулась к матери. — Знакомься, ма. Это — Владимир Михайлович.
Мать вытерла ладонь о фартук, смущенно представилась, не зная, как расценивать этот его неожиданный приезд.
— Значит, Антонина Владимировна, деда Лины тоже Владимиром звали? — спросил Володя, видно, для того, чтобы просто что-то спросить.
— Владимиром, — подтвердила Линка. — Но это не дает вам никаких преимуществ.
— Лина! — ужаснулась мать. — Как ты себя ведешь? — Но дочь, тряхнув косой, уже шла к дому. — Вот же девка! Да вы не обращайте на нее внимания, проходите в хату, — засуетилась Антонина Владимировна, стараясь сгладить негостеприимство дочери.
— Давайте я вам помогу, — предложил Володя, забирая у Антонины Владимировны тяжелую корзину.
Ночью, уже засыпая, Линка прислушивалась к разговорам и звукам с кухни: звенели крышки, что-то гремело. Володя с матерью о чем-то шепотом переговаривались.
«Быстро же они нашли общий язык», — удивилась.
Утром, еще не совсем открыв глаза, Линка заметила на тумбочке, рядом с ее изголовьем, нагромождение пакетов. «Подарки!» — обрадовалась и тут же проснулась, вскочила с кровати. В первом, судя по виду, книги. Развернула — и точно. Однотомник Гёте — на русском и на немецком, «Избранная лирика» берлинского издания. К томику приколота записка: «Уверен, дорастешь».
В плоском картонном ящичке — несколько долгоиграющих пластинок. Вивальди! «Ух ты!» — Она даже села от неожиданности. Потом снова вскочила и подбежала к проигрывателю.
Размахивая руками в такт музыке и плавно кружась, вышла в коридор. И тут же уткнулась взглядом в огромный, увешанный цветами плакат: «По-здрав-ля-ем!» А вокруг-то, а вокруг! Мамочки родные! Цветы вперемешку со знаками дорожного движения: круглые, треугольные, красные, голубые.