Ага, значит, «Дракула в лифте» или как там? — это действительно его работа! А не хотите ли взять у Дракулы интервью? Вот бы он узнал, с кем сейчас разговаривает!
— Как твои «среды»?
— Как всегда — по средам. Приходи. Хоть сегодня. Буду рад. Надеюсь, помнишь: входной билет — пузырь и закуска.
— Помню. Обязательно приду. Пока!
Мы распрощались и разбежались. Разумеется, мое обещание прийти было чистой формальностью. До того ли мне было! Но когда стало ясно, что и десятый день пропал даром, ноги сами привели меня к «Маяковской».
Второй этаж, дверь, как и прежде, не заперта. Ничегошеньки за эти годы не изменилось. Дым коромыслом, гул голосов. Тусовка! Все слоняются из комнаты в комнату, пьют, говорят одновременно. Когда-то мне это нравилось, а сейчас кажется глупым и нелепым.
Стас взял у меня банку паштета и бутылку кагора, протянул взамен чистый бокал и подтолкнул в гостиную.
— Знакомимся самостоятельно. Тем более половину этой саранчи я и сам не знаю.
Ко мне подходили, здоровались, подливали, чокались. Пить не хотелось. Имена кружились и сталкивались: Марина, Слава, Иван Ефремович, Саша… Уже через секунду вспомнить, кто из них кто, было невозможно. От шума и табачного дыма разболелась голова. Голос Лады — резкий, пьяный — звенел:
— Я вернусь не раньше трех, когда матушка уже встанет на уши и выпьет ведро корвалола…
Какого еще корвалола? Голос доносился из-под пальмы. На диване сидела девчонка лет пятнадцати, пьяная до невозможности. Она отхлебывала из бокала вино и разговаривала сама с собой.
Меня будто обожгло ледяным пламенем. Она! Светлые длинные волосы, серые глаза, высокие скулы… Такой Лада была классе в восьмом — именно тогда, когда моя симпатия и дружеские чувства превратились в темную страсть.
Мимо проплыл, покачиваясь, Стас. Мне удалось поймать его за рукав.
— Стас, это кто там под пальмой чертей ловит?
— Где? А… Это Алиса. Скотский доктор. Учится на ветеринара. Та еще сучка! Если у тебя нет страховки, лучше не подходи — покусает.
Стас, рассмеявшись своей немудреной шутке, удалился. Мое тело кололи сотни иголочек, как будто внутри взорвалась цистерна шампанского. Девчонка притягивала как магнит. Неужели само провидение послало мне Стаса, а потом заставило прийти сюда? Стас назвал ее сучкой… Это не может, не может быть совпадением!
Наконец она заметила, что не одна, и начала жаловаться на своих родителей, особенно на мать. У меня волосы встали дыбом от ее слов, особенно когда она сказала, что смерть моей матери — для меня же крупная удача. Ну и чудовище! Родители, видите ли, ее обижали с детства. Дура, радуйся, что они у тебя вообще есть.
Девка разошлась не на шутку: топала ногами, вопила, что отомстит за все, что спляшет на их похоронах. Тут она, видимо, отравилась собственным ядом и убежала в туалет блевать. Бог не фраер! Какими противными ни были ее родители, думаю, им тоже было с ней не сладко.
Странно, неужели все девушки, смахивающие на Ладу, — такие стервы? Но это же нонсенс! Нет, ведь попадались очень похожие, но ничего во мне не дрогнуло, не завопило, как сейчас: это Она!
Еще не было часа, а Стас уже начал потихоньку выпроваживать гостей. Раньше тусовались до утра. Стареет? Или все дело в той толстой гурии, которая не отходила от него ни на шаг весь вечер? Алиса по-прежнему обнимала фаянсового друга, к большому недовольству страждущих. Наконец кто-то дотащил ее до дивана, уложил, подсунув под голову подушку и укрыв пледом. На минуту мне стало страшно: неужели она останется здесь ночевать? Конечно, это было уже не так важно: главное, ее удалось найти. Но иголки кипели в крови, кололись, кусались, пытаясь загнать меня в темноту, и успокоить их можно было только другой кровью — кровью этой девчонки, кровью Лады…
Гости разошлись, и оставаться здесь было уже не комильфо. Стас с толстухой уединились на кухне, Алиса спала, похрапывая. Мне пришлось устроиться на подоконнике лестничной площадки пролетом выше — совсем как сейчас. Время тянулось изжеванным за полдня комком «Орбита». Без сахара. «Она жует свой «Орбит» без сахара и вспоминает всех, о ком плакала…» Отвратительно пахло кошками, сырой штукатуркой, плесенью, еще какой-то дрянью — так пахнет только в подъездах старых, давно перемонтированных питерских домов. Прямо за окном, на брандмауэре горела ядовито-желтая лампочка.