Как-то Маринка-Информбюро, рассказывая о какой-то своей подружке, глубокомысленно заявила: «Дуры мы все-таки, бабы. Сначала прогоним мужика, а потом переживаем, что он действительно ушел, а не поет серенады под балконом». «Это что же, обо мне?» — удивилась Женя.
«Ты же все прекрасно понимаешь! — бубнил внутренний голос. — Это не поможет. Зачем экспериментировать?»
«Господи, но я должна что-нибудь сделать! Должна! Я так больше не могу! Я не могу так больше жить! А ему я нравлюсь. И он мне… нравится. Правда, нравится».
«Не обманывай себя!»
Она снова и снова ставила чайник, пила то чай, то крепкий черный кофе без сахара, садилась на диван, вскакивала, опять начинала ходить по комнате. Не раз и не два Женя снимала трубку телефона, стояла и слушала длинный гудок, не решаясь набрать номер.
«Или я сделаю это сегодня, или…»
«Или что?»
Поежившись, как от холодного ветра, Женя медленно начала набирать номер.
— Ну, что у вас с девчонками? — поинтересовался Алексей. Вернувшись с выезда злым, как змей, после пары-тройки булочек и ведерной кружки кофе он заметно подобрел.
— То же, что и у тебя с потаскухами, — ответил Иван, намекая на дело об убийстве трех вокзальных проституток, которое досталось Зотову. Он пил кофе не торопясь, стараясь, чтобы Бармаглот смотрел в сторону: встречаться взглядом с бессовестной лиловой рожей не хотелось. — С одного конца ничего, и с другого ничего, а посередке — как не бывало. Полные бесперспективы. Ступальская эта, оказывается, дочка какого-то шишки из администрации. Сам он сейчас в больнице с инфарктом. Говорят, дело дрянь. Жена пыталась с собой покончить, включила газ на всю катушку и на кровать улеглась. Соседи запах учуяли, вызвали милицию, «Скорую». Короче, откачали, но дамочка, похоже, умом тронулась.
— Надо думать! Единственная дочка.
— Тут все сложнее. У них уже была дочь, и ее то ли убили, то ли сама убилась, то ли просто передоза. Ей тогда только пятнадцать исполнилось. А говорят, снаряд в одно место дважды не падает. Начальник с утра Бобра по стене размазывал: такие-сякие, больше двух лет злыдня ловите, он уже до дочек больших людей добрался. Как будто дочек небольших людей можно убивать на вес, оптом! Бобер на мне оторвался, да еще за висюльки добавил. «А почему это у вас, Иван Николаевич, — Иван Николаевич, прикиньте! — по делу об убийстве бизнесмена Колпакова уже год, как никакой работы не ведется?» А дело-то девяносто пятого года. Абсурд! Все знают, что если чуда не случится, никогда эти преступления не раскроются, следователи все уже давно в архив спустили и забыли, а мы должны делать вид, что роем носом землю. И главное — это рытье документировать. Чтобы никто не сказал, будто уголовный розыск мышей не ловит.
— Да ладно, Ванька, не лезь в трубу. — Зотов отряхнул с брюк крошки. — Ну, написал бы какую-нибудь записку, что выехал, опросил или там привлек добровольного сотрудника.
— Ага, пока ты тут добровольных сотрудников привлекал, мы на труп ездили. А что касается «не лезь в трубу», кто полчаса назад летал по кабинету, как моль, и вопил, что вместо серьезного дела тебе подсовывают всяких шлюх?
— Оба не лезьте в трубу! — Костя собрал крошки со стола в ладонь и стряхнул на карниз. Тут же налетели оголодалые воробьи и даже пара жадных голубей. Карниз заходил ходуном и загудел.
— Можно подумать, только и ждали! — удивился Зотов. — А вот крошки со стола рукой сметать нельзя. Примета такая: денег не будет, все добро от себя отряхиваешь.
— А когда они у меня были-то? — отозвался Костя. — В наше время быть богатым — опасно для здоровья. Уж нам ли не знать. Кстати, хоть бы спросили, что у Калистратова.
— Что у Калистратова? — послушно спросил Зотов.
— А ничего.
— Милая шутка!
— С утра я побегал по цветковскому списку. Там с адресами или телефонами всего-то шестеро, остальные восемнадцать — только имена и фамилии. Так вот, те, кто помнят Ступальскую, не помнят ничего особенного, связанного с вечеринкой. Трое сказали, что она сильно напилась и рыбачила в унитазе. Про типа в черных джинсах и кроссовках никто ничего толкового сказать не может. Ну был. Вроде. Это все. Эксперты говорят, заклепка в луже пролежала от восьми до четырнадцати часов. Пацаны к трупу близко не подходили. Значит, посеял убийца. Потом Калистратов разговаривал с родными, соседями, знакомыми. Нашел куратора группы в институте. Все сказали одно и то же. На первый взгляд обаятельная и привлекательная, умная, но злющая, как изжога. И подруг, и кавалеров отпугивала. Только зверей любила. Похоже, были крупные нелады с родителями. А с ними пока разговаривать нельзя.