— Ага, а потом, через четырнадцать лет и одиннадцать месяцев, обнаруживается красивый скелет — и все начинается по новой.
— Извини за мрачный каламбур, Ваня, но это жизнь.
Иван нагрузился папками с делами и отправился на ковер к шефу. Бобров был не в духе, это чувствовалось даже по телефону, а уж в «живом эфире» и подавно.
— Проходи, садись… Ну, что скажешь?
— За Малаховым смотрят. За Валевским тоже. Пока ничего. Утром на работу, вечером с работы. И тот и другой. Пытались алиби Малахова установить по-тихому. Никто его в эти дни не видел. Есть еще одна пропавшая девушка, внешне похожая на наших, но все это только мои предположения, кроме сходства, нет никаких оснований. Костя ездил к родителям Литвиновой, просмотрел фотографии — у нее свой альбом был, в бумажках порылся, которые не изъяли и не выбросили. И ничего, — Иван глубоко вздохнул, — не нашел. Ее родителям имена Малахова и Валевского ничего не сказали. Хотя она почти никогда не знакомила родителей со своими приятелями.
— Дергают меня уже с вашими красотками. — Бобер сморщил нос и стал действительно похож на бобра. — Фотографии Малахова и Валевского сделали?
— Сделали.
— А свидетельницам показывали?
— Нет.
Бледный шрам от давнишнего удара кастетом на виске Боброва полиловел.
— А можно поинтересоваться, почему? — ласково спросил он, и у Ивана по спине побежали мурашки.
— Ну… Одна его видела со спины, а другая… — сердце бешено забилось, — может быть…
— Побыстрее надо, пооперативнее. Мне что, вас учить? Не могут же за ним без конца ходить, людей и так не хватает. Значит, так, займись этим вплотную, а киллеров отдай Косте, пусть учится с «глухарями» работать.
— А то он не умеет!
— Ну, наш-то уровень повыше будет. Кстати, у меня для тебя хорошая новость, — Бобров изобразил подобие улыбки. — Хомутов скоро уходит.
— Да ну?! — поразился Иван. — И куда?
— В банк какой-то. Юристом. Папенька пристроил. Не повезло банку… Так что потерпи немного.
Иван кратко доложился по остальным своим делам. Повисла пауза. Бобров налил из графина воды в стакан, запил таблетку и шумно вздохнул.
— Я могу идти? — Иван почувствовал что-то наподобие клаустрофобии. Захотелось немедленно выйти из кабинета, из здания, на воздух. И чтобы людей не было вокруг. Ну да, размечтался!
— Подожди, Ваня! Скажи, что с тобой происходит?
Бобров смотрел на него пристально, с тревогою, но Иван, который никогда от начальника ничего, кроме хорошего, не видел — не считать же за плохое справедливые рабочие выволочки! — вдруг почувствовал острое раздражение.
— А что со мной происходит, Пал Петрович? — спросил он и подумал: «Неужели это так заметно?»
— Какой-то ты не такой стал. Не нравишься ты мне, честно.
— Ну я же не девица, чтобы нравиться, — он попробовал отшутиться, но Бобров был серьезен.
— Иван, ты только считаешь, что работаешь, а на самом деле ты только… думаешь. Неизвестно о чем. Я понимаю, у всех бывают трудности, неприятности, но… Работа есть работа.
Иван молчал. Что тут скажешь? Он действительно много думал. Известно о чем. О ком… А по Малахову работал Борька Панченко. Хотя это совершенно не его дело. Валевским же вообще, похоже, перестали заниматься. А Хомутов сидит на попе ровно и не волнуется. Что ему волноваться? В случае чего он совершенно справедливо может все свалить на нерасторопность розыска. Вообще-то нельзя сказать, чтобы они с Костей совсем уж ничего не делали. Делали, вот буквально на днях раскрыли два убийства, но рядовых, бытовых. А серийный убийца — это всегда ЧП. И если дело буксует, тогда кажется, что никто вообще ничем не занимается.
— Ваня, я могу тебе чем-то помочь? — мягко спросил Бобров. — Ты ведь мне не чужой как-никак.
— Нет, Павел Петрович, — Иван с досадой тряхнул головой. — Это… личное.
— Ну, тогда разбирайся со своим личным сам, — обиделся Бобров. — И побыстрее, если можно. Пока нас вместе пороть не начали. Мозги-то ведь должны быть!
— А что мне сделают-то? — Иван понимал, что его заносит, но остановиться не мог. — Выговор объявят? Так не за что. Звание по моей должности — потолок. Премии лишат? Зарплату вовремя не платят, какая тут премия! А что касается мозгов, то один мальчик после травмы умудрился три года вообще без мозга прожить, научно признанный факт. И ничего.
— Ты, Иван, не хами! — начальник побагровел. — Я смотрю, нельзя с вами по-человечески. Нет совести ни грамма! Садитесь вот сюда, — он похлопал ладонью по борцовской складчатой шее, — и едете, ножки свесив. Все, свободен.