— Можно? — проглотив комок, Иван протянул руку за газетой.
— Да, пожалуйста!
Первое, что бросилось в глаза, была подпись под статьей. Стас Цветков. С ума сойти! И пары дней не прошло, как Тамара-Таммеркырв рассказывала ему мрачную историю. Пару лет назад один незадачливый священник вдруг подался к сатанистам, но вскоре раскаялся и вернулся в лоно церкви. Тут-то его и разыскал бульварный журналист Стас Цветков — фамилию Иван запомнил хорошо. Цветков клятвенно обещал никоим образом не намекать в своей статье на источник информации, но клятву свою, разумеется, не сдержал: история о попе-сатанисте была слишком лакомым куском, чтобы от нее отказаться. Отца Петра убили зверски. Тамара сказала, что даже видавших виды судмедэкспертов рвало, как беременных женщин…
Иван быстро пробежал статью. Действительно, упоминался только следователь, такой кретин, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Арестовал двух невиновных, пытал и издевался, а убийца-то на свободе и прирезал еще одну девицу.
Вот оно!
— Пал Петрович! Все претензии в отдел милиции. Если бы это был кто-то из нас, мы бы материалы продали по второму убийству, а не по первому. У нас по первому и не было почти ничего, пока дела не объединили и нам не передали. А здесь про второе только пара слов, а про Литвинову и вовсе не упоминается.
— Ну допустим. А почему же тогда про вас ни слова? Уж поливать грязью — так по полной программе. Вот, мол, какие идиоты-кураторы из ГУВД! — Бобров спустил свой трубный бас на полтона ниже.
Иван вспомнил Севу, малоприятного пронырливого парня с бегающими глазами. Хорошо хоть, что его вместе с делом не дали им в нагрузку как члена группы. Что ж, ворон ворону глаз не выклюет, а вот следователя Сева, наверно, продал бы с потрохами из одного удовольствия посмотреть на его вытянувшуюся физиономию. Свинство, конечно, но… где-то можно и понять. Он вспомнил Максима Хомутова, и его передернуло. Из всех следователей, с которыми когда-либо приходилось работать, эта парочка — Хомутов и Чешенко — по занудливости тянула на Книгу рекордов Гиннесса.
Все эти соображения Иван оставил при себе. Бобров еще повозмущался, изорвал в последнем приливе гнева газету в клочья и уже почти спокойно поинтересовался, кто заиграл его телефонный справочник.
Вернувшись в родной кабинет, Костя, вдохновленный газетным шедевром и решивший блеснуть кроссвордной эрудицией, выдал очередную «идею»:
— Ребята, есть мысль насчет вампира. Знаете, есть болезнь такая, очень редкая, называется порфирия. Порфирики эти действительно пьют кровь. Чего-то им там не хватает в организме.
— О господи! — простонал Иван, в притворном ужасе хватаясь за голову. — Маньяки, сатанисты, вампиры… Хочу обычных братков со стволами. Бандитскую разборку. Или тетку, из ревности убившую мужа сковородой.
— Вечно тебя занесет куда-то! — поддержал Ивана Зотов. — Прикажешь еще и порфириков этих поискать на всякий пожарный?
— Да нет, — сдался Костик. — Все известные сидят взаперти по причине крайней опасности, а неизвестные — на то они и неизвестные.
— Ну и слава богу, — заключил Иван. — Меньше знаешь — лучше спишь.
Женя сняла маску, стянула перчатки и вышла из операционной. На душе было муторно. Только что закончившаяся операция была не из тех, которые должны привести к выздоровлению. Такие делаются для того, чтобы не стало хуже, когда больше сделать уже нечего. Четко обрисованные простыней контуры тела больного, которого отвезли в реанимационную палату, заставляли вздрогнуть: правая нога была ампутирована до самого паха. Облитерирующий эндартериит — вот как это называется. И не просто, а осложненный гангреной. «Страдал Гаврила от гангрены…»
Ее всегда поражало то обстоятельство, что из десятка причин этой болезни уверенно лидирует курение. Молодые мужики становятся инвалидами только потому, что не могут справиться с собой. Буквально в первую неделю Жениной работы в отделении такую же операцию сделали ослепительно красивому парню, похожему на голливудскую суперзвезду. Едва очнувшись от наркоза, он спросил, когда сможет закурить. Тогда Женя еле-еле сдержала слезы. И не смогла сдержать, хотя уже успела повидать немало, когда в конце прошлого года парень вернулся — с гангреной оставшейся ноги. Ему было всего двадцать восемь…
«Неужели все мы до такой степени рабы своих привычек?» — с ужасом подумала Женя, заходя в комнату отдыха.