— Ладно, Максим, успокойся. — Иван сидел напротив, на посетительском стуле, и курил третью подряд сигарету. — Если бы сажали только за то, что ты плохой человек, на свободе никого не осталось бы. Все мы бываем сволочами. А вот осудить человека, пусть даже полного негодяя, за то, чего он не совершал, — это тоже преступление. И вдвойне — если осудить вместо серийного убийцы, который неизбежно продолжит убивать.
— Ой, Вань, ну хоть ты мне по ушам не езди, и так тошно. Правильно говорят, э-э-э… наказания без вины не бывает.
«А мне тошно от тебя!»
— Ты представляешь, я ему, это самое, говорю: так и так, хочу побеседовать о вашей знакомой, Елизавете Маленко, вы знаете, что она погибла? А он: я ее не убивал. Прикинь! Ее, говорю, это самое, сбила машина. Вы думаете, говорит, это я ее довел, что она под машину сиганула? То, что она, э-э-э… могла случайно под машину попасть, ему и в голову не приходит.
— Так, может, у него были основания думать, что не случайно?
— Были, были! — Хомутов снял дымчатые очки в тонкой золоченой оправе и страдальчески прикусил дужку.
«А без очков ты попроще, — подумал Иван. — В очках — ну так просто мальчик-отличник». Аккуратно причесанный на косой пробор, безупречно выбритый и благоухающий дорогим одеколоном, Максим Хомутов производил впечатление преуспевающего молодого бизнесмена. Он одевался исключительно в костюмы из самых лучших ателье, а галстукам его позавидовал бы даже дипломат. Максим был ровесником Костика Малинина, но Костик, в своих извечных джинсах и свитере, смотрелся рядом с ним как дитя улицы. И тем не менее, несмотря на всю свою внешнюю респектабельность, Хомутов был неисправимо унылым, а хронически кислое выражение лица сводило на нет все попытки произвести впечатление.
— Вань, а может, его, это самое, раскрутить на доведение? — с надеждой спросил Хомутов. — А потом, э-э-э… глядишь, что-нибудь и по нашему делу нарисуется.
— Максим, это же «мертвенькая» статья. Ты много слышал об обвинительных приговорах по ней?
— Не припоминаю.
— Правильно. Потому что это уникальные случаи. Такие нужны доказательства, нам и не снилось. Или хорошая оплата кому надо. И от кого надо. А ты не докажешь даже, что это самоубийство. Нетрезвая девушка ночью переходила дорогу по мокрому асфальту, внезапно вышла из-за стоящей машины… Подумай сам, для чего ей тогда сумка с вещами — на тот свет? Да и кто будет с такой целью под «Москвич» прыгать? Поезд — и то не гарантия. Под машины сейчас больше кидаются, чтобы деньжат подзаработать, особенно под иномарки. Я вот тут недавно на дежурстве один заумный детектив читал, так там раза три такую штуку проделывали.
Дверь в кабинет постоянно открывалась, причем без стука, заглядывали какие-то люди, что-то спрашивали. Хомутов то и дело отвлекался, терял нить разговора. Иван сидел у него почти полчаса, а еще ничего толком не узнал. Если бы у них в отделе такое творилось, много бы они наработали! Иван пожалел, что отказался присутствовать на допросе. Ну, провел бы его сам — в первый раз, что ли? Зато меньше времени было бы потеряно. И не пришлось бы сейчас сидеть и слушать хомутовские бредни.
— Если уж тебе вожжа под хвост попала Малахова непременно усадить, позвони участковому — пусть он уговорит его соседку написать заявление. Малахов ее больше месяца терроризировал, а у него условный срок только в мае кончится. И вообще, ему достаточно где-нибудь публично выругаться или не там пописать — можно брать. Пусть наружники последят.
Хомутов то ли не понял насмешки, то ли пропустил ее мимо ушей. Все его потуги арестовать Малахова ну хоть за что-то, чтобы потом нажать на него как следует, были как на ладошке.
— Кстати, Малахов мне, э-э-э… интересные вещи рассказал. — Следователь заглянул в протокол, будто надеясь найти там что-то новое. — У Маленко, кроме Малахова, был еще один любовник, это самое, ее же начальник с работы.
— Это тот самый, который ей квартиру снимал? Из «Змеерога»? Кстати, почему такое жуткое название, не знаешь?
— Он самый. А название, потому что хозяин фирмы по гороскопу, это самое, Змей и Козерог. Ну так вот, это самое, первого апреля у Маленко был день рождения… Извини. — Хомутов снял трубку зазвонившего телефона. — Да, я… Сейчас!.. Вань, я на минутку. — И он вышел из кабинета.
Иван начал терять терпение. Он с тоской оглядывал кабинет — такой же унылый, как и его хозяин. Когда-то голубые стены, выкрашенные масляной краской, приобрели грязно-мышиный оттенок. Рисунок на шторах давно выцвел. Отставший линолеум на самом видном месте был приколочен к полу здоровенным гвоздем, но не до конца: то ли уперся в бетон, то ли мастер поленился закончить работу. Довершал картину рахитичный кактус, грязный до такой степени, что местами пыль полностью скрывала колючки. Видимо, он призван был гасить отрицательную энергию хозяина. В общем, по сравнению с хомутовской норой собственный кабинет показался Ивану люксом в «Хилтоне».