Скалли, уцепившись за леер, стояла на шканцах и при каждой вспышке молнии высоко задирала голову, чтобы увидеть, какой еще урон нанесен путаному сплетению снастей, а Стабб и Фласк командовали матросами, которые подтягивали и крепили вельботы. Но все усилия были тщетны. Подтянутая до предела на шлюпбалках лодка Ахава все равно не избегла печальной участи. Чудовищным порывом ветра ее взметнуло, как бумажный колпак, и ударило о борт судна, проломив тонкое лодочное днище.
— Ай-я-яй, плохо дело, мистер Старбак, — сказал Стабб, разглядывая поврежденную лодку, — ну да ведь буре не укажешь, творит, что хочет. С нею сладу нет.
Что можно противопоставить буре? Разве наши собственные ветры? Но что за беда! Это все забавы ради, как поется в старой песне:
— Замолчи, Стабб, — взмолилась Скалли. Кто тебе сказал, что ты умеешь петь? Пусть буря поет и ударяет по нашим снастям, точно по струнам арфы зачем мы будем помогать ей разрушать наши мозги?
— Нет, мистер Старбах! Нет на свете способа заставить меня прекратить пение, разве что перерезать мне, глотку. Но и тогда, десять против одного, я пропою напоследок хвалебный гимн.
— Безумец! Посмотри на все моими глазами, если у тебя нет своих!
— Как? Разве вы видите темной ночью лучше, чем кто-нибудь, чем даже самый последний дурак?
— Молчи! — вскричала Скалли, хватая Сгабба за плечо, — Замечаешь ли ты, что шторм идет с востока, от того самого румба, куда должен мчаться Ахав в погоне за Моби Диком? От того самого румба, на который он лег сегодня в полдень? Теперь погляди на его вельбот и скажи — где, в каком месте пробоина? В днище, на корме, где он всегда стоит; его место разбито в щепы, друг Стабб!
— Что-то я не понял… — протянул Стабб.
— Да что тут не понять! Сама природа протестует против нашего похода на Моби Дика. Там, впереди, тьма неминуемой нашей гибели…
Штаб-квартира ФБР
Вашингтон, округ Колумбия
15 ноября 1994 12.30
Даже самые заклятые материалисты признают существование «черных дней», когда что бы с человеком ни происходило — хорошее, плохое, нейтральное, скучное, интересное… — вызывает у него только тоскливое омерзение. Люди свободных профессий — или выраженные интуиты — в такие дни стараются залечь на дно, отменить все встречи — и вообще любые контакты с человечеством…
У Скиннера такой возможности не было.
А великолепная интуиция делала его состояние просто непереносимым.
С самого утра, когда электробритва, взбесившись, — зажевала щетину и пришлось добриваться станком, которым жена брила ноги, стало ясно, — что сегодня именно такой день.
И потому появление Курильщика Скиннер воспринял с мрачным удовлетворением.
Курильщик неторопливо перешагнул через порог и так же неторопливо пошел в столу. Двумя пальцами, за уголочек, он держал прозрачную папку с несколькими машинописными листами. Скиннер догадывался, что там будет.
Нич-чего хорошего.
А если уж быть скрупулезно точным — то полное дерьмо, в которое он, Скиннер, неожиданно для себя вляпался по самые кисточки на ушах.
Наверняка и баллистическая экспертиза там тоже есть…
Скиннер встретил незваного гостя взглядом — как пехотинец встречает приближающегося врага прицельным огнем. Он целился чуть ниже узла галстука, в яремную вырезку, чтобы никакой бронежилет не помог… Но Курильщик наступал этаким пританцовывающим танком, и нули его не брали.
И он, мерзавец, прекрасно это понимал.
На губах Курильщика порхала высокомерная полуулыбка. Глаза довольно щурились.
Он подошел вплотную и, толкнув бедрами стол, уронил папку прямо перед Скиннером. Потом достал пачку сигарет, выщелкнул одну на нижнюю губу и медленно полез в карман за зажигалкой.