— Джои?
Как только имя сорвалось с языка, я почувствовала, как Адам снова схватил меня, развернул и крепко прижал к себе, так что единственное, что я могла видеть, — это верхушки деревьев, что качались на ветру.
— Нам нужно идти, Мэг. Ты не можешь здесь оставаться.
— Но Джои…
— Его больше нет, Мэгз, — голос Адама был скрипучим, как стекло. — Мне очень жаль, но его больше нет.
— Ты лжешь! — я пыталась оттолкнуть Адама, освободиться, но он был намного сильнее. И мое тело меня не слушалось. Меня трясло и качало, все время кружилась голова. — Он здесь!
Адам развернул меня лицом к себе, а я подпрыгнула и уперлась локтями ему в плечо и шею. Это все, что я смогла придумать. И это сработало. Из-за его головы я успела мельком увидеть Джои. Больше мне и не требовалось Я, наверное, не все поняла с такого расстояния. Но положение головы Джои выглядело неправильно. И голова была бесформенной, вогнутой на виске. И я поняла, что Адам сказал правду.
Пронзительный крик ударился о каменную стену, отскочил и перекатился по ней несколько раз, прежде чем до меня дошло, что это мой собственный крик. Адам схватил меня в охапку и потащил вниз по тропинке. Подхватив наши рюкзаки, висевшие на сучке дерева, он закинул их оба на свое плечо.
— Они едут. Нам надо уходить.
— Кто едет? — спросила я, пытаясь неистово связать все так, чтобы это имело смысл, и в то же время стараясь оттолкнуть все это от себя. Было такое чувство, будто я плыла, будто меня снимали в фильме под водой, и я не могла вспомнить сценарий.
Но тут я услышала их. Сирены. Они приближались.
— Ты не готова ни с кем разговаривать, Мэгз, — жестко предупредил Адам.
Я сильно ударилось бедром о большое дерево, когда снова пыталась вывернуться и уйти от его хватки, грубая кора ободрала мне кожу.
— Ты должна пойти со мной, — Адам обернулся, взгляд его вспыхнул бешенством. — Пожалуйста.
В его глазах было что-то, чему я не могла противиться. Казалось, Адам сейчас являлся единственной константой в моем мире. И я доверяла ему. Еще с того момента, когда он защитил меня тогда, когда я упала с качелей перед всем вторым классом и показала в падении свое нижнее белье с дурацкими розовыми кошечками. Адам, уже тогда звезда среди второклашек, гаркнул на толпу, и все перестали ржать. В пятом классе он выиграл конкурс по вращению обруча. Так, на минуточку.
Если он хотел сейчас взять контроль над ситуацией на себя и говорить мне, что делать, мне нужно было его слушать. Мы шли среди деревьев, в тишине, нарушаемой нашим прерывистым дыханием и легким шумом шагов по тропинке.
Сирены становились все громче. Ближе.
Мы дошли до конца тропинки как раз в то время, когда машина скорой помощи въехала на стоянку для машин. Адам остановился, попятился ко мне, и замок моего сиреневого рюкзака впился в кожу моей руки.
— Что ты делаешь? — спросила я. — Мы должны…
— Ш-ш-ш, — одним быстрым движением Адам обернулся, закрыл ладонью мой рот и потащил меня за ряд деревьев, спрятав нас за самым большим, стоявшим в нескольких футах от тропинки.
Пит вопил, перекрикивая вой сирены. Я различала слова «утес», «прыгнул», «выступ». Далее последовал ряд вопросов и ответов, из которых медики поняли, что им нужно пройти через лес, чтобы добраться до раненого, которому нужна их помощь. И потом я услышала самое худшее. Слово, которое я старалась вырвать из своего сознания с того самого момента, когда увидела Джои лежащим на том полотенце.
— Мы пробовали искусственное дыхание и массаж сердца, — выкрикивал Пит, спускаясь по тропинке. Он бежал впереди двух мужчин в униформе, они несли носилки и большие сумки, полные медицинских препаратов. — Я думаю, он мертв.
Глава 3: Вращение всего мира
Стеганое одеяло, которое моя бабушка сшила для моих родителей, когда они только поженились, накрывало мои ноги. Я сидела на плюшевом диване в своей комнате, представляя все те вещи, которые могли испортить полотно, с такой любовью собранное бабушкиными пальцами: жирный солнцезащитный крем, водоросли из реки в ущелье, сигаретный пепел, пиво, которое я пролила на себя, когда Танна сказанула что-то смешное, а я смеялась над ее шуткой как сумасшедшая. Но это еще цветочки. Были еще пот, рвота и кровь, впитавшиеся в мою кожу, а значит и в одеяло, чтобы навсегда стать его частью: грязный желтый в цветочек лоскуток из маминого платья, в котором она впервые пошла в школу, испачканный синий полосатый клочок из дедушкиной любимой пижамы, оскверненный самый старый квадратик, кусок колючей серой шерсти из прабабушкиного самого нарядного воскресного платья.