Выбрать главу

‎- Всегда и всех, - весело отозвалась женщина, гладя сыновей по головам, - но к делу. ‎Темрен, дай нож, пожалуйста.‎

Получив требуемое, она не раздумывая, рубанула по ладони и протянула кинжал Рину, ‎подождала, пока он последует ее примеру.‎

‎- Я, Арна, герцогиня Альвии, принимаю под свое крыло Риниэля и становлюсь ему ‎матерью по крови и любви, а он становится мне сыном! ‎

Снова уже знакомое ощущение кипятка в жилах и алое пламя. Герцогиня взяла его руку:‎

‎- Бедная ладошка! Ей достается сегодня... и надо еще два раза.‎

Рин улыбнулся смущенно. Он так не привык, что его жалеют, что кто-то вообще ‎задумывается о том, что ему может быть больно... Между тем кинжал уже перешел в руки ‎Лиргуса.‎

‎- Я, Лиргус, граф Эрреи, сын Арны и Темрена Альвийских, становлюсь братом Риниэлю ‎по крови и любви, и он становится братом мне! ‎

‎- Я, Освен, сын Арны и Темрена Альвийских, становлюсь братом Риниэлю по крови и ‎любви, и он становится братом мне! ‎

‎- Ну вот и все, - радостно улыбнулась Арна, - сынок, ты же голодный, сейчас я тебя ‎накормлю!‎

‎- Да нет, спасибо, я уже завтракал.‎

‎- Когда это было! Ты совсем худенький и бледненький!‎

‎- Ну все, теперь и твоя очередь пришла, - покачал головой Освен, - мама, пожалуйста, он ‎еще не голодный, мы ненадолго!‎

Братья взялись за Риниэля с двух сторон и аккуратно выволокли его в коридор.‎

‎- Скорее, пока она не опомнилась!, - это Освен.‎

‎- Рини, ты не подумай плохого, - это Лиргус, уже на ходу, - мама замечательная и очень ‎добрая, но ее забота иногда несколько эээ... сокрушительна, мы это на себе испытали. Но ‎она любя, ты не подумай.‎

Рин с четырех своих лет не знал вообще, что такое забота. И никому не было дела до того, ‎голоден ли он, и как выглядит. То, как ласково и искренне тревожится о нем герцогиня, и ‎как весьма брутально пытаются его защитить от нее новообретенные братцы, поднимало ‎в нем незнакомую теплоту, комом встающую в горле. Он растерянно моргнул, пытаясь ‎удержать подступающую к глазам влагу. Но его уже тащили куда-то, тормоша и взахлеб ‎что-то объясняя. ‎

‎- Ты уже летал на драконе? Хочешь полетаем? ‎

‎- Ой, а можно? Я - да, на повелителе, вчера. Меня к нему привязали, чтобы не свалился.‎

‎- Так это же вы сквозь Вневременье летели! Ужас, правда? Меня тоже привязывают, и я ‎каждый раз пугаюсь до икоты, - вытаращил глаза Освен.‎

‎- Зачем привязывают?, - изумился Риниэль, - разве вы не сами летите?‎

‎- Лирг уже сам, он же совершеннолетний, а я еще не умею через Вневременье, только на ‎спине и привязанным. А так летаю, конечно, хочешь на мне?‎

‎- Нет, - отрезал Лирг, - на тебе нельзя, ты же сам знаешь. Ты еще не имеешь права кого-то ‎носить. Рини полетит на мне. Привязывать не обязательно, это же обычный полет. Ты ‎только держись за шип хорошенько, ладно?‎

Они уже вышли в дворцовый сад, Лиргус сменил ипостась, оказавшись темносиним со ‎сверкающей чешуей. "Как же все-таки они прекрасны! Неужели и я таким стану?", - ‎подумал Рин. Освен помог ему усесться на спине брата, проверил, хорошо ли он ‎держится, и обернулся фиолетовым красавцем. Они осторожно поднялись ввысь. От ‎восторга и ликования Риниэлю захотелось кричать, но он сдержался.‎

‎"Все в порядке, Рини? Тебе удобно?", - вдруг раздалось в его голове. От неожиданности ‎он дернулся.‎

‎"Ты совсем сдурел, Осви?!, - в голове ясно прозвучал возмущенный голос старшего, - ‎Разве можно так орать, не предупредив? Рини чуть не упал!"‎

‎"Ой, прости, Рини, я идиот, не подумал! Ты ведь слышишь нас?"‎

‎"Да, - осторожно отозвался Рин тоже мысленно, - а как получается, что я вас слышу?"‎

‎"Но мы же провели ритуал. Ты наш брат, а члены одной семьи слышат друг друга на ‎любом расстоянии. Не пугайся, если мама с папой вдруг вклинятся."‎

‎"То есть можно слышать только свою семью?"‎

‎"До совершеннолетия только своих, да. А после - уже всех. Драконов, в смысле."‎

Они летали, болтали, глазели по сторонам, смеялись и радовались жизни, пока в головах ‎не раздался требовательный голос матери:‎

‎"А ну немедленно домой, пока вы мне ребенка не уморили!"‎

Пришлось возвращаться. Обедали все вместе, герцогиня, влюбленно глядя на Рина, ‎старалась незаметно подпихнуть ему побольше вкусностей. Он, и вправду ‎проголодавшись, сметал все с тарелки. Ребята умудрялись энергично жевать и ‎одновременно трещать не умолкая, родители осторожно распрашивали Рина о его жизни, ‎стараясь не затрагивать больных тем. Он вдруг поймал себя на том, что так хорошо и ‎спокойно ему не было никогда в жизни.‎

Утром после плотного завтрака быстро собрались. У Рина ничего, кроме ларца, не было. ‎Старая одежда, в которой он прилетел во дворец, оказалась никуда не годной - порвалась, ‎когда он продирался через заросли на встречу с Карандом, а та, что ему дали во дворце, ‎была на нем. Герцогиня озабоченно посетовала, что мальчик гол и бос, и пообещала ‎заняться этим немедленно по прибытии домой. Ящер герцога оказался серебряным, а ‎герцогини алым. Рина посадили на спину отца, накрепко прикрутив. Освена - на Лирга. ‎На Арну погрузили багаж. Над городом летели обычным способом, но потом все же ‎вошли во Вневременье. Темрен заранее предупредил, поэтому для Рина этот переход не ‎стал неожиданностью, но все равно было страшно и неприятно. Разговаривать во ‎Вневременье было, увы, невозможно, как и видеть, слышать и ощущать. Но длилось это ‎на этот раз недолго, даже сравнить нельзя с перелетом через море. Вынырнули над ‎живописной местностью, под ними сменяли друг друга луга и леса, изредка попадались ‎маленькие домики селений.‎

‎"Мы уже в Альвии, сынок", - сказал отец. Кажется Рин уже привык называть его так про ‎себя. Вскоре показался большой город, над которым возвышался стоящий на холме замок. ‎Возле него они и приземлились.‎

‎- Добро пожаловать домой, сын!‎

Пока разгружались, братья потащили Рина знакомиться с замком. Но вскоре их призвали ‎к порядку: пришли срочно вызванные герцогиней портной с подмастерьем и сапожник. ‎Рина обмерили, пообещали срочно изготовить все, что требуется герцогскому сыну. ‎Потом был обильный обед, после которого все отправились в просторный зал, где ‎собрались любопытствуюшие слуги, желавшие познакомиться с новым хозяином. Ему все ‎улыбались, желали счастья и удачи и сильных крыльев - это оказалось традиционным ‎пожеланием. Про его человеческое происхождение никто не говорил и не спрашивал - то ‎ли не знали, то ли это не имело никакого значения. Сын драконов обязательно дракон, ‎вот и все. Отведенные ему покои оказались уютными и удобными, вода в ванне как-то ‎особо ласково гладила кожу, будущее загадочно подмигивало, девушка во сне шептала ‎‎"все хорошо" и улыбалась таинственно.‎

Утром после завтрака братья утащили Риниэля тренироваться. Отец озабоченно крикнул ‎им вслед, чтобы не переусердствовали и не перетрудили мышцы с непривычки. Лирг, ‎вняв, предупредил Рина, чтобы немедленно сообщил, когда устанет. Тот пообещал, но ‎про себя решил ни за что не сознаваться, чтобы не выглядеть слабаком, тем более, что ‎ощупав его со всех сторон, будущие тренеры покачали вихрастыми головами и ‎недоверчиво фыркнули, мол, хиловат ты, братец. Этого оказалось достаточно для того, ‎чтобы Рин завелся, изо всех сил стараясь не подавать виду, что ему нелегко. Так хотелось, ‎чтобы его зауважали, чтобы сравняться с драконами... Получалось не очень. Он ведь в ‎прошлой своей жизни не то, чтобы голодал, но недоедал постоянно, за исключением ‎редких праздничных приемов. И никакой физической подготовкой никогда не занимался, ‎а все больше отсиживался в каком-нибудь уголке потемнее и понеприметнее. Братья же и ‎выглядели вполне себе бугаями, и о недостатке пищи представления не имели даже ‎теоретически, да и тренировались постоянно. Глупо было соревноваться с ними, но Рин ‎стискивал зубы и шел напролом, не обращая внимания на искры из глаз, резь в груди, ‎звон в ушах и выскакивающее из ребер сердце. Казалось, еще мгновение, и он рухнет без ‎чувств, но он держался на одном лишь упрямстве и воле - том, что всю его короткую ‎жизнь давало ему силы выстоять и не сломаться, несмотря на все издевательства, ‎ненависть и презрение дядюшки и его прихвостней. Он уже почти ничего не видел от ‎заливавшего глаза пота и мутной пелены, но каким-то чудом не падал, пока по ушам не ‎хлестнул громогласный и гневный крик отца:‎