Патрульные щетинились острыми взглядами, когда дребезжащая на колдобинах повозка вскользь миновала их недовольные лики. Изломанные тени городских строений скакали по спине возничего, прыгая врассыпную, пока конечные лучи солнца разбивались о крыши и амбразуры Ве́рхгорода. С площади влачились торговцы да пекари, унося не сбытую снедь восвояси, из отворённых дверей вымахивали перепуганные дети, устроившие игрище в кухне, взмокшие мужики бросали поля, спеша утолить голод яствами своих женщин.
Влад истекал слюной, видя очередной воз с остатками утренней дичи, или укутанные тряпками булки, по-прежнему пахнущие горячим хлебом, едва сготовленным пекарем. Городской гам словно только и делал что лепетал о еде: рыбак окучивал старика, всучивая улов, хозяйка запрашивала мужа подать корма козе, прасол созывал котов да бедняков, готовясь раздать скудные запасы пропадающего мяса, которое уже доносило до Владислава тошнотворный смрад тухлятины, заманивающий полчища мух, коих и без того было неимоверное количество.
Следуя хитросплетениями поворотов, Любим сердечно приветствовал встречных мужланов, перекидываясь громкими обрывками фраз, покуда впереди повторно не проросли семена окованных железом ворот, ведущих в центральные районы Ве́рхгорода.
Повозка замедляла ход оледеневающей рекой. Возчик оглянулся и пренебрежительно бросил Владу, будто замаравшись его присутствием:
- Ну, всё, ступай отсель, далече тебя не пустят. Тпру-у-у-у! – мужик резко осадил лошадь.
- Так, и куда дальше? – спрыгивая, Влад ухватился за урчащее на всю окрестность брюхо.
- А мне почём знать? Бабу сыщи с крылом тёплым, иль на службу пристройся – разница то невелика, всё одно в услужении быть! – собеседник усмехнулся, а затем, точно проникаясь сожалением, наклонился, обращаясь полушёпотом. – Только ты бродяжничать не вздумай, иначе отловят да в штольни к Ермолаю сошлют, а там работа не елейна – волком взвоешь!
- Короче, где тут учёных искать? – теряя самообладание, Владислав вожделел сожрать шмат плоти, пускай и окровавленной, да рухнуть без чувств, походя, решая вопрос о возвращении из наскучившего путешествия.
- Вона, в кабаке их мерзком выпрашивай! А как бредни свои мальчишеские забросишь – в корчму иди, там тебе и работа, и компания тёплая, а не эти шуты напомаженные! Но пошла! – хлёсткий удар сорвал повозку с места.
- А чем они отличаются то? – Влад прокричал вдогонку не слыхавшему вознице. – Кабак. Корчма. Хрен пойми!
Сзади раздались проклятия женщины, ведущей мальчугана вглубь россыпей ветхих, покосившихся лачуг.
Владислав осмотрелся, выискивая освещённую неоном вывеску заведения, но заметил лишь грубый рисунок ножниц на приколоченной к столбу табличке да смытую дождями надпись, которая приглашала посетить брадобрея. Слева доносился тяжкий запах помоев и привязчивый дух скотного двора, вышагивающий из-за вросших в землю изб, а справа, дорога пронзала кургузые расщелины меж жилищами, откуда с ветром нёсся громозвучный хохот мужиков.
Посчитав, что там и находится питейное заведение для разносортного люда, Влад бодро устремился в густую тень закутка, растворяясь в приятной прохладе сумеречного переулка, утерянного внутри столицы Свободных Земель.
II
Оседающая вослед за минувшей вспышкой пыль знойным маревом заволакивала немую комнату, в которой беспорядочно разлеглись сшибленные солдаты, преданно заслонившие Ермолая и офицера, наотрез отказываясь замечать Мефодия. Павшие от крепкой волны участники обеспокоенно ощупывали себя от головы до ног, крестясь, из признательности славословя фортуну. Ритуальные свечи растеклись колодезной водой, гобелены Первоградья потускнели, будто опалённые пламенем огнедышащего змея, а запертые двери вырвало с навесами, созывая толпу людей на исполненный энергией шум вибрирующей ненавистью горницы.
Бойцы мигом восстали, ощутивши силу в конечностях, и помогли подняться посаднику, который раздражённым воплем принялся подавлять ворожея: