- Пустое! Думаешь, коли Ермолай потучнел слегка то и отпор изуверам не даст? Каким же я буду посадником, ежели людей своих брошу? – незнакомец шумел металлическими побрякушками, будто примерял доспехи.
- Живым, Ермолай Филиппович! Нам живой кормилец нужен, который после битвы соберёт нас всех и….
- Полно! А опосля, трусом слыть? Лучше уж героем покойным, чем изгоем живым! Не таким правилам я всю жизнь следовал! – яростно бросая фразу, Ермолай добавил еле слышно – К тому же, не по-человечьи это – придворных в беде оставлять. Не одно сражение я повидал, авось и это не последним будет! – он замолчал, отвлекаясь на внезапное вторжение.
Вовнутрь влетел распалённый бешенством Борис, дюжим ударом сапога настежь растворяя тяжёлую дверь.
В развороченной кавардаком светлице стоял тот самый толстяк с улицы, пухлыми ладонями подтягивающий окровавленные латы. Около него мялся паренёк – безусый мальчишка в кольчуге, тут же выхвативший меч и дрожащими руками устремивший лезвие в сторону Бориса.
Парнишка оскалился:
- Стоять! Ещё шаг и….
- Лучше бы тебе бежать отсюда, Бажен – кладя широкую длань на плечо мальчонке, Ермолай стиснул в другой руке короткий массивный молот, окропляющий пол свежей кровью – Беги, парень, отыщи Якова да скажи, пущай к обороне Верхгород готовит – пало Первоградье.
- Но….
- Беги! – посадник вырвал Бажена из-под яростного выпада накидывающегося варвара, который гигантской секирой описал дугу вокруг себя.
Избегая прицельной атаки, Ермолай обрушил тяжесть молота на неприятеля, сплющивая его уродливый шлем и проламывая череп.
Остолбеневший в замешательстве Борис угодил за спины латников, сующихся в смертельное единоборство с прытким пузаном. Мужчина не ожидал подобного физического сопротивления от обладателя руководящей должности, и невольно задался вопросом: совместными усилиями подавить негодяя, броситься догонять паренька или вовсе спасать свою жизнь? Ни какое из решений не показалось верным, и Борис попросту остался в стороне, тесня меч, надзирая за схваткой.
Посадник бился загнанным в угол зверем, с пугающей лёгкостью размахивая молотом направо-налево, усыпая вражьи доспехи чудовищными вмятинами и буквально раскидывая бронированных пехотинцев как новорождённых котят. Он разил первого, уклонялся от второго и напарывался на третьего, искусно круша напирающих обидчиков. Некоторые удары врагов, хоть и слабые, достигали Ермолая, отчего тот на мгновение менялся в лице, многим яростнее продолжая борьбу.
Спустя всего пару минут бойкая шайка налётчиков сократилась до вялой троицы, не способной пересилить навыки по-прежнему бодрого посадника. Борис только сейчас понял, что скоро и сам падёт жертвой той же участи, какая умертвила умелых воинов, и вновь порывался удрать из пекла, но в комнату ввалился ещё один посетитель.
Отдыхиваясь да брякая шутливым снаряжением, на пороге возник изящный женский силуэт: густые чёрные волосы заплетались в длинную косу, угрюмое, миловидное и румяное лицо было исполнено тревоги, кольчуга старательно облегала младое тело, завершаясь металлической юбкой, а цепкие сильные руки яро сжимали клинок, с которого свисали тягучие гроздья багровых ягод.
Едва очутившись в светёлке, воительница выкрикнула:
- Батюшка!
- Варенька? – Ермолай изумлённо оглянулся, лишаясь непробиваемой доселе обороны.
Скользящий удар пришёлся посаднику под мышку, сражая могутный стан несокрушимого зверя.
Девушка молниеносно кинулась на варваров, с разворота снося черепушку одного из островитян – обессиленные мужланы явно проигрывали.
Пользуясь моментом, из тени проклюнулся Борис, дешёвым грязным приёмом обезоруживая Варвару, которая испуганно обронила жалобный болевой выкрик. Мужчина рывком отмёл уроненный девой клинок, намотал косу жертвы на руку и запрокинул её чернявую голову, подставляя булатное лезвие к пульсирующему боязнью горлу.
Пока изувер расправлялся с хрупкой юной воительницей, двое уцелевших латников повалили ослабевающего Ермолая для добивающей атаки, однако ухмыляющийся Борис отрицательно покачал головой.
Ему не хотелось подгонять сладостное послевкусие развязки, напротив, кружащая водоворотом фантазия будто подзадоривала затянуть финал, предлагая проделать то же самое, что и с крестьянкой перед боем; вот только лишние свидетели омрачали радость, неволя изменить всплеску внезапных желаний.
Неподалёку, стыдливо преклонив колени, сидел раненный и скрученный посадник, не оставляющий попыток вырваться, рядом сипели стражники и пристально следили за ним, боясь покоящегося подле молота. Каждое своеволие правителя, обращённое к оружию, обрывалось серией беспощадных ударов, которые лишали владыку Первоградья последних сил. Истекая кровью, он со злостью и трепетом смотрел на Бориса, прожигающим взором выказывая ненависть.