Не без удовольствия мужчина заметил, что толстяк страшится вовсе не его, а всего лишь опасается за свою кровиночку, находящуюся в полном распоряжении бессердечного захватчика, в коего Борис окончательно перевоплотился.
Переводя обречённый, словно прощальный взгляд на дочь, Ермолай заговорил:
- Варя, я же отправил тебя в Верхгород! Зачем, зачем ты вернулась? – сокрушаясь, мужичок закашлялся рдяной сукровицей.
- Не можно так! Ты сам говаривал, что негоже своих людей бросать! – девушка извивалась и плакала, выдавливая из себя всхлипывания.
- Моя ж ты лапочка….
В сердцещипательную семейную беседу вмешался Борис:
- Так это твоя дочь? – он хищно улыбнулся.
На мгновение его профиль принял очертания коршуна или даже стервятника, но Ермолай не заметил этого, удивлённо и свирепо оглядывая мужчину:
- Не может быть…. Ты…ты из наших? Сын сучий! И язык знаешь? Тогда как….
Борис прервал посадника лёгким надавливанием на лезвие, выпуская из лебединой шейки Варвары крохотные алые ручейки.
Нависло угнетающее молчание, которое оседало слоем тревоги на пыльные половицы.
Голос Ермолая зазвучал вновь, испуская страдальческие, полные печали нотки, какие Борис так желал услышать, в кой-то веке не из собственных уст:
- Так ты и есть Тельво, да? Зачем? Почто ты всё это делаешь?! Город – твой. Шахты, золото, и земли эти, ты же за ними пришёл? На – забирай! Живите сколько душе угодно, только люд мой в покое оставьте и с миром нас отпустите – места всем хватит! – правитель предпринял ещё одну попытку вырваться, но безуспешно – Для чего столько бессмысленных убийств? Тебе и своих солдат не жаль?! Пожалей хотя бы женщин да детей, и её отпусти! – смотря на дочь, его глаза заблестели – бестолковая она совсем – не ведает, что творит! Жизни ещё не знает совсем! Глупышка, говорил же, не вздумай упрямиться! Эх, не углядели мы с Яковом….
- Но, отец….
- Молчать! – Борис яростно дёрнул девушку за косу, вытягивая жалобный девичий рёв.
Посадник попробовал подняться в конечный раз, но потерянная кровь отняла последние силы.
- Если оставить хотя бы одного из вас, паразитов, в живых, вы не кинете это дело на самотёк – расплодитесь и восстанете вновь! – рявкая, Борис натягивал струнами волосы девы.
Нервозная, раскалённая злобой тишина прервалась чуть ли не осязаемым вопросом Ермолая:
- Какого же рожна тебе нужно от нас?
Такое простое, ничуть не обременённое сложностями вопрошание выбило Бориса из слякотной колеи безумия, на мгновение, понуждая замешкаться. Он полагал достать Влада и любым способом стереть его из реальности, а какой шаг следовало сделать дальше?
Мужчину смутило краткое блуждание в собственных мыслях, но всё-таки он смог парировать, удивляясь спонтанному ответу:
- Я хочу видеть, как ты будешь страдать! – сжав вымоченную потом рукоять меча покрепче, Борис неторопливо повёл звонким остриём по дрожащей шее Варвары, наслаждаясь каждым мгновением, видя, как вежды Ермолая затухают, а лицо серебрится мертвенно-белым оттенком, сливаясь с пепельной сединой.
Девушка затрепыхалась в обагряющихся руках истязателя и скорёхонько поникла, обвисая беспомощным грузом.
Немая сцена жестокой расправы отражалась всемирным пожарищем руин человечности в сверкающих глазах Ермолая.
Он всхлипывал, и Борису показалось, что мужчина плачет, но то был смех, неопределённый смех сквозь изливающиеся слёзы:
- Ты! Ты верно сказал, что мы снова восстанем! – посадник сплюнул кровью – Паразиты? Мы?! Лишь ты один самый настоящий паразит – ничтожный трус, способный убивать беспомощных женщин и детей! Ты даже не человек…. Люди, как ты – не поступают! – не сдерживая слёз, Ермолай надрывал голосовые связки в истошном крике – Ты – зверь! Дьявол! Но и ты скоро подохнешь! Не удерёшь побитой собакой. Яков…. Он соберёт армию…. Уж его-то тебе точно не одолеть! Пока он жив, мы сможем победить…. Пока он жив, у нас есть надежда!
- Жизнь – это боль, клубок разочарований и напрасных чаяний, которые уходят дымом к небу! Как ваш грёбаный город! Уж я позабочусь теперь о Свободных землях, будь уверен! – смакуя каждое слово будто заготовленной загодя речи, опустив руку с окровавленным мечом и оставляя рубиновый след на полу, близясь к Ермолаю, Борис ликовал – Надежды нет!