— Я думал, привыкнув ко мне, ты согласишься хотя бы попробовать с детьми. Не уйдешь сразу.
— Конечно! Ты думал, если я полюблю тебя, то никуда не денусь с подводной лодки, можно будет ставить любые условия, я все приму, чтобы тебя не потерять!
— Не так грубо. Нет… — Илья снова взъерошил волосы. — Когда ты так переиначиваешь, это и правда выглядит подло. Но я не имел такого в виду.
— А что имел? Как это выглядело у тебя в голове? Как?!
— Если ты полюбишь меня, тебе будет проще полюбить и Матвея. Ведь он — наполовину я.
— Зато вторая половина — той, кого ты по-настоящему любил! Другой! Чужой!
— Разве она тебе чужая? Вы ведь дружили?
— Не чужая?! — я задохнулась словами, они застряли у меня в горле, но я выталкивала их усилием воли. — Посидела несколько лет со мной в одном классе — и уже не чужая! Воздушно-капельным путем не чужая, да? Просто замени одну одноклассницу на другую — никто не заметит!
— Ты ревнуешь к Варе? — удивленно спросил Илья, будто ему это никогда не приходило в голову.
Он все еще не догадывался, что я была влюблена в него почти двадцать лет назад. Для него я и Варя — две разные истории. Только для меня она одна и непрерывная.
— Да! Ревную! Она мне — чужая. Она мне — соперница!
— Да что ты несешь? — не выдержал он. — Она умерла!
— Вот именно! — я сжала кулаки. Как, как объяснить ему эту очевидную для меня вещь? — И теперь ты предлагаешь мне поработать ее заменой. И для тебя, и для твоего сына! Всегда, всегда помнить, что нужна тебе была — она! Она была первой, ее ты добивался!
Наверное, никогда и ни с кем я не разговаривала так откровенно. Тем вечером, когда я рассказала Илье о своем ребенке, он будто бы дал мне разрешение быть с ним открытой. Не стесняться своих чувств, не прятать их. Выплескивать все свои страхи.
Ну и получил.
Лучше сейчас. Чем прожить десять лет и обнаружить, что любимый муж так хотел детей, что ему было уже все равно — от кого. Одна женщина, другая… Ребенок и ребенок, к черту подробности. Просто меняешь одну на другую, как сломанные детали, и едешь дальше.
Я не хочу быть заменой! У меня есть право на мое собственное счастье!
— На что именно ты злишься? На то, что у меня есть сын или на то, что я не успел тебе о нем сказать? — уточнил Илья.
— На все! — выдохнула я. — На то, что ты сознательно скрывал ребенка, надеясь, что однажды станет слишком поздно уходить. На то, что по твоей идее я должна полюбить твоего сына того же возраста, что был бы мой, хотя я говорила, что именно это больнее всего! На то, что ты вообще решил кого-то искать в таких условиях!
— Люди разводятся и женятся снова, приводя детей в новый брак. Что в этом особенного?
— Женщины! Женщины приводят детей в новый брак, Соболев. И сами потом с ними нянькаются. А отцы-одиночки и те, кто отсудил себе детей, тут же сваливают уход за ними на своих матерей или новых жен. Таков наш мир! И мы видим, что ты попытался сделать ровно то же самое!
Илья мрачно молчал. Он стиснул челюсти, на скулах играли желваки, и я прямо чувствовала, что с минуты на минуту произойдет извержение вулкана. И хотела этого.
Мне надоело смотреть, как он пытается сгладить ситуацию, в которой в принципе не существовало компромиссов. Не могло существовать. Если кто-то хочет ребенка, а кто-то нет, единственный возможный выход — разойтись, а не делать другого несчастным при любом раскладе.
— Как ты вообще посмел надеяться, что я соглашусь! Почему не ушел, когда узнал причину моего нежелания иметь детей?!
— Сразу, как ты рассказала? Чтобы ты решила, что дело в тебе? Так было бы лучше? — процедил он сквозь зубы.
— Так было бы честнее! Но ты продолжал врать! И привязывать меня все крепче! Манипулятор и лжец!
— Хватит меня оскорблять! — он не так уж сильно повысил голос, но разом перекрыл все мои попытки кричать.
Эхо заметалось по лестницам, где-то хлопнула дверь.
— Я еще мало! — заорала я в полный голос.
Мне казалось, еще секунда — и я заплачу. Но слез не было. Глаза казались такими сухими, будто там вовсе никогда не было слезных желез.
Это не печаль, не тоска, не жалость к себе. Это гнев.
Я злилась на Соболева так сильно, что у меня руки сжимались в кулаки, хотя я никогда в жизни не дралась, даже в детстве. Мне хотелось выместить эту злость хотя бы на чем-нибудь неодушевленном, но я не решалась ударить в стену, боясь, что это будет выглядеть как слишком пафосный и оттого жалкий жест.
— Мя? — на нижней ступеньке лестницы показался бело-рыжий комочек.
Пискля не дождалась меня и пошла искать. Наверное, даже услышала наши голоса и как-то умудрилась толкнуть дверь своим крошечным тщедушным тельцем.