Он подошел, привлек к себе, позволяя уткнуться в горячую твердую грудь под тонкой футболкой.
— Прости меня… — сказал тихо. — За все. Я был неправ.
Его руки гладили меня по голове, по спине, прижимали крепче и ближе. Мне хотелось плакать и хотелось поверить. Снова довериться. Расслабиться. Позволить себе наконец-то его любить, как всегда хотелось.
Но…
— Все так бестолково получилось, — с тоской сказал Илья. — Вся эта история, вся жизнь. Если бы я узнал о твоих чувствах раньше, все могло бы быть иначе…
— Нет, — я потерлась носом о его грудь, обняла за пояс, прижалась щекой. — Неправда. В школе ты бы и не посмотрел на меня.
— Не знаю, честно, — вздохнул он. — Хотел бы соврать. Но в школе я был идиотом, ты права. Велся на то, что ярче. Не слишком-то отличаясь от тех, кого сам не выносил. Нет. Потом… После армии. Как бы оно повернулось, а?
— Я была уже замужем. Что бы ты сделал?
— Отбил бы тебя у мужа… — как-то мечтательно сказал Илья.
— Допустим. Но тогда не стал бы тем, кем стал.
— Кто знает? — пожал он плечами. — Ты бы верила в меня.
— Был бы нищим музыкантом, я бы тебя пилила, а ты обвинял меня, что я не дала раскрыться твоему таланту.
— Хм…
— А потом Варя все равно умерла бы, а я узнала про твоего ребенка. Ребенка той, к кому всегда ревновала.
— Уй…
Его лицо перекосилось, как от зубной боли. Я фыркнула. Да уж. Мечтайте аккуратнее.
— Именно! — я вдавила палец ему в грудь. — Так что — плохая идея.
— А сейчас — лучше?
— Сейчас… Нет. Может, попозже?
— Если бы мы встретились еще позже, я мог опять опоздать. Да, Матвей стал бы самостоятельным парнем, которому все равно, с кем я встречаюсь. Но ты наверняка уже нашла бы себе кого-нибудь. Такое сокровище нужно не только мне. Только мне — больше всех.
— Чего это тебе — больше? — я легонько ткнула его кулаком в грудь. — Что за эгоизм? Может быть, я еще кому-нибудь пригожусь?
Соболев запрокинул голову, смеясь — но как-то невесело.
Он стиснул меня так сильно, что хрустнули кости, уткнулся лицом в волосы, втягивая носом воздух и вдруг подхватил меня на руки. Сделал несколько шагов к своему столу и сел в кресло — а меня устроил на коленях, как маленькую.
— Рит… — он захлопнул крышку ноутбука, стоявшего перед ним, рассеянно провел по ней пальцами. Переставил с места на место тяжелый квадратный стакан. Зачем-то поставил в него карандаш. Вздохнул: — Ты не понимаешь, наверное, что — ЧТО! — ты сделала для меня этой школьной влюбленностью.
— Что? — спросила я с замиранием сердца.
Все еще не привыкла к тому, что он знает об этом. Было неловко и стыдно. Вот дура-то — бегать годами за тем, кто влюблен в другую! И неважно, что не бегала. Это ему можно быть упорным и настойчивым, а девушка, которой не ответили взаимностью, должна гордо развернуться и забыть о том, кто ее не оценил.
— Мне тридцать четыре, Рит, — Илья вымученно улыбнулся. Он аккуратно поставил стакан на керамическую пепельницу. Переставил всю конструкцию на пухлый ежедневник в кожаной обложке. Она зашаталась, но он, кажется, не уделял своим действиям и одного процента внимания. — И меня никто никогда не любил. Понимаешь? У всех были романы в юности: вся эта милота, когда вы часами висите на телефоне, ходите за ручку, целуетесь в подъезде и никак не можете отлипнуть друг от друга. А я свой шанс истратил и другого больше не случилось.
Пепельница скользнула по гладкой обложке, стакан опасно накренился, но устоял.
— Никогда? — неверяще переспросила я. — Но потом, когда ты вернулся?
— Потом была обычная жизнь музыканта — фанатки, боевые подруги, бравирование тем, что никакая женщина не сможет меня захомутать, — Илья снова выровнял пепельницу, поставил в стакан второй карандаш, наконец добившись баланса. — Одноразовые встречи, девочки только для постели. А любви — нет, не было.
— Не может быть. В тебя наверняка влюблялись! Ты же… такой… — я не могла поверить. — Может, никто не признавался?
— Светлая моя… Какая же ты светлая и настоящая, — он провел губами по моей шее. — Конечно, признавались. Это обязательный этап отношений. Свидания, секс, «я тебя люблю» и «давай поженимся». К реальным чувствам оно отношения не имеет.
— Ты ведь признался мне… поэтому? — внутри что-то захолодело от страха.
Импровизированная пирамидка на столе снова начала сползать на бок, стакан вот-вот должен был грохнуться. Но Илья уже отвлекся от строительства и некому было поправить ситуацию.