– А сами мужчины разве не готовы уже к такому «мужскому гарему»?
– Надеюсь, что нет… Хотя вот тот блондинистый красавчик в белой рубашке с бабочкой, Сашуля, совсем пропал в одной бабьей дырке. Его, с позволения сказать, любовь ещё до замужества ему мозги пудрила. У неё был мальчик, но и с Сашулей у неё что-то «замутилось». Потом мальчик её бросил, и она вскоре повстречала нового. А Сашулю не отпустила. Он, конечно, поначалу нервничал, выговаривал, но покорно ждал, когда ему посчастливится стать единственным. Когда и второй мальчик, не выдержав любвеобильности этой девушки, свалил, она скоропостижно вышла замуж за третьего. Сашуля впал в депрессию, обиделся, грозился оставить «навсегда», говорил «прощай» несколько раз и вроде даже распрощался. Но она неизменно гнула свою линию: «Сашуля, ну почему такое непонимание? Я тебя люблю, дурачок. Что тебе ещё надо? Замуж я вышла по глупости. Муж меня уже достал, но мне трудно пока от него уйти…». В итоге Сашуля всё-таки взял её в жёны. С ребёнком. Дождался. А у неё как были связи на стороне, так и остались. Вот тебе и мужик… Иногда мне кажется, что женщины стали вести себя, как мужчины, а мужчины, наоборот, как женщины. Вспомни старинные женские романы. Там женщина страдает, плачет о любимом, ждёт его, а он гуляет. Она говорит: «Останься, не разрушай нашу любовь». А он ей: «Прости. Люблю, но не могу быть с тобой, не знаю почему, не могу – и всё». Да все знают почему! Потому что не нагулялся. Вокруг столько женщин! Искали каких-то демонических. Простые, тихие – это для лохов. Современные женщины тоже не хотят быть лохами. Они знают себе цену. Все они ещё девочками запомнили это мамино, сакраментальное, адресованное отцу: «Я на тебя всю свою молодость потратила, скотина!». И вот что я хочу тебе сказать. Счастливых браков в наше поколение не будет. Потому что счастье – это когда человек всем доволен и ему ничего не нужно сверх того, что он имеет, даже если у него вообще ничего нет. Знаешь, что когда Христос придёт во второй раз, Он не найдёт любви на земле? Никакой. Даже плотской, даже страстной, даже неразделённой. Человечество уже истратило свою молодость и оскотинилось.
Помолчали. Из-за верхнего угла стоящей на другой стороне улицы девятиэтажки выглянул ослепительный краешек солнца и брызнул удивительно-тёплым светом в маленькие и угрюмые окна кафешки, пронзив огненно-оранжевым клубы табачного дыма, застрявшие в оконных проёмах и над старыми, изрезанными и исписанными пошлостями деревянными столами, и потом, заливая серые от времени стены пастелью нежнейших пепельного-розовых тонов, выхватил из полутени лица сидящих вокруг людей.
А в лежащем на столе фотоальбоме показалось даже, что и сама фотография, сладко утонув в солнечном свете, качественно преобразилась. Лица мальчиков и девочек заиграли жизнью нестатично и непритворно, будто и нет никакой фотографии, будто и нет никакого прошлого, безвозвратно ушедшего, и будущего, безвозвратно пришедшего, будто только-только все расставились и замерли в ожидании «вылетающей птички», останавливающей время.
Он снова улыбнулся, ласково погладив снимок ладонью, и продолжил:
– И всё-таки Бог любит нас. Каким бы потерянным и даже мёртвым поколением мы ни были. Нам ведь даже имени настоящего не дали. «Next» – это «следующий», это не имя, это бирка. Потерянные поколения не могут носить имена. Но все, сколько их было за долгую человеческую историю, включая и нас, суть прообразы самого последнего безымянного поколения – last generation. В этом наше преимущество. Мы ещё можем что-то после себя оставить. Мы ещё можем произвести на свет дедушку филадельфийца.
– Это кто?
– Не знаю. Но моя теория такова. Придёт когда-то великое поколение филадельфийцев. Это будут прекрасные, особенные люди. Они построят выдающуюся цивилизацию. Добрую, умную, человечную, братолюбивую. Филадельфиец – это братолюбец. Они, в отличие от прочих поколений, полюбят Любящего нас Бога, Которого мы иногда боимся, иногда злословим, иногда выпрашиваем что-то, иногда пытаемся от Него сбежать, иногда покоряемся Ему, иногда воюем против Него, иногда стыдимся Его, иногда выговариваем Ему, иногда теряем Его, иногда ищем Его, иногда находим Его, но никогда не любим. Филадельфийцы и сами будут, как боги.