костя взял цветы подмышку и набрал на домофоне «012».
— да.
— маш, это костя.
— ага, выхожу.
через сорок минут она вышла.
— привет! а ты совсем не изменился!
— привет. ты тоже.
то, что в шестнадцать называется взаимной ложью, к сорока становится правилом хорошего тона.
маша вставила ключ в квартирную дверь.
— ну что ж, кость, рада была повидаться. не пропадай.
костя уперся рукой в стену. за три часа, проведенных с машей в баре «саддам и ева», он успел порядком наебениться. семь маргарит лишили его устойчивости, но взамен придали экстра–уверенности. экстра–экстра–уверенности.
— это все?
маша изобразила замешательство.
— ну да.
— и ты не пригласишь меня на кофе или что там у тебя есть?
— кость, мне завтра на работу.
— завтра воскресенье.
— я работаю по воскресеньям.
костя задумался. будь он трезв, он пожелал бы маше спокойной ночи и пошел домой. но он был пьян, и ему было нечего терять.
— слушай, я снова чувствую себя школьником. в самом плохом смысле этого слова. ты отшиваешь меня так же, как двадцать лет назад, но ведь за это время многое изменилось. подростки теперь читают мураками, а ты даешь всем подряд. охранникам, дворникам, футболистам, педерастам, марсуладзе — всем!
— костя…
— всем кроме меня! чем я хуже?! я что, такой страшный?! в чем проблема, маш?! объясни мне, сорокалетнему мудаку!
маша опустила глаза.
— или мне нужно всю жизнь за тобой бегать?! у меня ж скоро хуй стоять перестанет!
маша резко выдохнула и распахнула дверь.
— заходи.
они встали в прихожей. маша бросила цветы на галошницу.
— когда я оглядываюсь на свою жизнь, костя, мне хочется, чтобы она поскорее закончилась. в двадцать лет я вышла замуж, а в двадцать один развелась, потому что узнала, что он спит с моей матерью. я потеряла и мужа, и мать. в двадцать два меня выгнали из института, в двадцать три я начала пить, в двадцать четыре оказалась на улице, с двадцати пяти до двадцати восьми работала проституткой, а с двадцати восьми до тридцати работала проституткой в череповце. в тридцать я снова вышла замуж, потому что мне снова было негде жить. он бил меня и убил бы, если б не повесился. сейчас я работаю в прачечной и каждый вечер, приходя домой, закидываюсь снотворным и ложусь спать, чтобы не иметь возможности думать об этом всем. единственное мое светлое воспоминание, костя, это ты. те времена, когда ты провожал меня до дома, читал мне бодлера и пел элвиса. я никогда тебе не дам, егорушкин. никогда. потому что тогда у меня вообще ничего не останется. мне будет не за что ухватиться, и я утону.
костя открыл подъездную дверь и вышел во двор. дрищ на зеленой скамейке тискал хохочущую ровесницу. мураками валялся в луже среди окурков и конфетных фантиков. костя опустил голову и, пошатываясь, побрел в направлении варшавского шоссе. у помойки за ним увязалась бездомная собака.