– То, что я никогда, никому из них не…
– На!
Нужно было видеть мгновенную перемену ее лица! Сдвинутые брови расходились, глаза из слишком темных снова превращались в желтые, улыбка расплывалась во все лицо… От радости она даже забывала сердиться.
Дразнить Лену не представляло для нас и половины того интереса. Более сдержанная, она ограничивалась ответами вроде: «Странно» или: «Я и сама давно не писала». Отсутствие Люсиных угроз отнимало у нас всякое желание устраивать Лене «сюрпризы». Потому мы и в этот день сразу отдали ей письмо.
– От Мары! – воскликнула она, осторожно обрывая краешек конверта.
Через минуту весь дом уже знал, что завтра с вечерним поездом приезжает из Петербурга ее бывшая гимназическая подруга Мара.
Каждый отнесся к этому известию по-разному: мама – спокойно, Люся – радостно, Андрей – насмешливо («какая такая Мара?»), мы – с любопытством, папа – довольно недоброжелательно.
– Она какая-то сумасшедшая, твоя Мара, – сказал он в ответ на Ленино известие. – Ни в одной гимназии не ужилась, из последнего класса вышла. Что она теперь делает?
– В предпоследнем письме она писала, что выходит замуж, но теперь все расстроилось. Оказалось, что жених выдавал ей чужие стихи за свои.
– Она увлекается стихами?
– Она сама пишет! – гордо ответила Лена.
– А сколько ей лет?
– Семнадцать.
Папа снова принялся за газету. Лена, обиженная за подругу, обратилась к нам:
– Вы рады, что она приезжает?
– А она с маленькими разговаривает?
– Конечно. Она вас даже полюбит.
– Наверное?
– Если вы будете себя хорошо вести.
В ответ на эту давно знакомую фразу Женя только выразительно свистнул. «Хорошо будем себя вести» – значит, она нас не полюбит. Вот Лена всегда так: начнет хорошо, а кончит как большая!
Мы пошли в детскую, обиженные и мстительные. Мару мы уже разлюбили.
– Но ведь папа сказал, что она сумасшедшая! – воскликнул Женя, занявшийся было увеличением дыры в занавеске (признаки дурного настроения).
– Он шутил, – недоверчиво возразил я.
– Ни капельки не шутил – он даже не улыбнулся. Чего же тут особенного? Мало ли сумасшедших!
– Но разве сумасшедших нужно слушаться?
– Что ты! Они сами должны всех слушаться, они хуже маленьких.
– Откуда ты знаешь?
– Помнишь, когда мы чуть-чуть не зажарили соседскую курицу, мама сказала, что мы с ума сошли.
– Так что же?
– Значит, они хуже.
Нельзя сказать, чтобы Женино объяснение отличалось особенной ясностью, но основное было вне сомнения: Мара – сумасшедшая.
– Нужно напомнить об этом Лене, – предложил я.
Мы побежали к ней в комнату.
– Что вам надо? – недовольно спросила она, закрывая какую-то тетрадку.
– Лена, а Мара нас будет слушаться?
– Слушаться – вас?
– Папа сказал, что она сумасшедшая, а сумасшедшие всех должны слушаться.
– Даже маленьких! – дополнил Женя.
– Идите и не приставайте с глупостями, – сухо сказала Лена. – Вы даже шуток не в состоянии понять!
Мы вышли.
– Ей стыдно, что у нее сумасшедшая подруга, – догадался Женя.
– Я на ее месте был бы очень рад, – произнес я задумчиво.
Мара-сумасшедшая нравилась нам больше Мары «ведите себя хорошо».
С самой минуты Лениного отъезда на вокзал мы беспрестанно подбегали к окнам.
Первый взрослый человек, который будет нас слушаться, да еще сумасшедший! Нетрудно понять наше нетерпение.
Марино сумасшествие приняло со вчерашнего утра сверхъестественные размеры. Она не только все время поет, кричит и танцует (это ведь часто можно встретить и у не сумасшедших), но, когда говорит – брызжет пеной, когда трясет волосами – мечет искры; из ноздрей ее, как у дикой разъяренной лошади, клубами вылетает пар; руки с длинными когтями, глаза как у кошки, облитой одеколоном, ноги с копытами…
В последнем, впрочем, Женя усомнился. (Рассказывал я.)
– Если она с копытами – она черт! – заявил он.
– Какой ты смешной! Разве лошадь – черт?
– Как же она будет ходить по паркету?
– Научится, – в цирке лошади даже танцуют.
– Она все вещи перебьет.
– Нужно будет все прятать.
– У нее все время пена на губах?
– Конечно.
– А вдруг она с нами полезет целоваться?
– Потом вымоешься, а может быть, тоже сделаешься сумасшедшим.
– Я не хочу.
– Так не целуйся, – скажи, что у тебя насморк.
– Очень она испугается! Я скажу – скарлатина, дифтерит…
– Чума, – предложил я.
– Да, да! – обрадовался Женя.
Время за этим разговором летело быстро. Прошло уже около часа с Лениного отъезда.
Взволнованные предстоящей встречей и собственными догадками, мы так и прилипли к стеклу. Напрасно звала нас Люся пить молоко, напрасно со двора доносились звуки шарманки, – мы не двигались с места.