Неожиданно тьма, зиявшая по ту сторону портала, исчезла, и вместо межвременного канала Исаев увидел грубые дощатые полки – непонятную раму тут использовали, как стенной шкаф.
Дожевывая мясо с булкой, Марлен осторожно высунулся из землянки наружу. Было тихо – и смердело трупами.
Вон мертвец в растерзанной красноармейской форме, и вон еще… У самого холма чернел остов сгоревшего грузовика «Опель».
Исаев криво усмехнулся: «Добро пожаловать в сорок первый!»
Глава 5
Первая кровь
Марлен чувствовал себя странно. Он в одно и то же время и хотел тут находиться, и рвался назад. Время…
В том-то и дело, что оно не было одним и тем же – за теми полками, что разгородили непонятную железяку, шло будущее, а здесь, вокруг него, тикало прошлое. И железяка ли это?
Вздохнув, Исаев подавил в себе малодушие и прошелся по поляне. Он искал оружие.
Это простое, хотя и непривычное занятие успокаивало, отвлекало от того, что произошло. Они ушли из мира XXI века, из своего настоящего, которое ныне будущее для них.
А истинное «сегодня» – вот оно, вокруг.
Лето 1941-го. СССР. С ума сойти…
Подобрав винтовку со штыком, Марлен обрадовался сперва, но быстро разочаровался. Мало того что приклад треснул, пробитый пулей, так еще и патронов – йок. Ну, хоть штык…
Пуля, она ж дура.
– На, держи, – сказал Исаев, протягивая «ППШ» Виктору, – тебе нужнее.
Тимофеев бережно взял автомат, взвесил его в руке.
– Тяжеленький…
– Сам ты тяжеленький! Шесть кэгэ. Немецкий «шмайссер» весит почти столько же, когда не заряжен, а тут патронов в два раза больше, чем у «МП-40». Чуешь?
– Чую. Мне реконы фотки старые показывали, так там эсэсовцы с нашими «ППШ» позировали! Представляешь?
– Заценили, значит…
– Слушай, на тогда. – Витька вытащил «наган» и протянул Марлену.
– Ага…
Исаев сунул револьвер за пояс.
Вдалеке глухо загремела канонада.
– Слышишь? – негромко спросил Исаев.
– Война! – шепотом сказал Тимофеев.
Марлен поглядел на него. Вибрирует… А он сам?
Исаев подумал и честно признался себе: страшно. Здесь ведь и убить могут…
Словно перебарывая в себе боязнь, он резко сказал:
– Пошли!
И они пошли. На восток, к линии фронта. Оставив Стодолище в стороне, Марлен зашагал в направлении Лысовки и Старинки – куда выйдет, туда и выйдет.
На экране планшета все было понятно, кроме направлений движения немецких и советских частей – синие и красные стрелочки сплетались и расплетались весьма замысловато.
– Гудит что-то… – неуверенно сказал Виктор.
Исаев прислушался – и бегом кинулся под укрытие деревьев.
– Сюда! Живо!
Прижавшись к раскидистому дубу, Марлен выглянул, замечая в небе силуэт двухмоторного самолета. Он громко гудел, перелопачивая воздух лопастями двух винтов, на киле у него корячилась свастика, а по крыльям пластались черные кресты.
Сердце у Исаева застучало громче.
– Немцы! – пискнул Тимофеев.
– Это, по-моему, «Юнкерс». Бомбовоз.
Из-за леса показались еще три «Юнкерса-88». Их сопровождали четыре или пять самолетов поменьше, но и пошустрей. Это были «Мессершмитты».
– Вот тебе и весь сказ… – пробормотал Виктор.
– Пошли.
Винтовка без патронов уверенности не придавала. Напротив, адреналин так и брызгал в кровь, гоняя по телу, напрягая мышцы.
Даже «наган», давивший на живот, спокойствия не прибавлял.
Марлен глядел во все глаза, высматривая противника.
Мозг пока отказывался считать окружающее реальностью, сознание отчаянно цеплялось за возможность игры, розыгрыша, киносъемок. Да и, честно говоря, Исаев одинаково боялся встречи как с немцами, так и с красноармейцами.
Как они его встретят? А кто знает? И кто тут опасней – свои или чужие? Немцы – однозначно не наши, а рядовые и офицеры Красной Армии – свои? А почему? Потому что говорят по-русски?
Нет, Марлен все понимал, но есть большая разница между тем, что ты обдумываешь, представляешь, и тем, что существует на самом деле. Иной раз воображаешь себе невесть что, воспринимаешь незнакомого тебе, но знаменитого человека реальной звездой, а знакомишься – и испытываешь разочарование.
Оказывается, «мегазвезда» – обыкновеннейшая особь, довольно-таки пустая и мелочная, вся слава которой зависит от частого телепоказа. Примелькалось лицо, вот и стало известным, узнаваемым. А заглянешь этой знаменитости в глаза, которые, как известно, «зеркало души», а там отражается пустота.