Еще один «грузчик», Саша Дорофеев, жив-здоров, слава богу, пишет книги и рисует, я надеюсь, что живет по-прежнему красиво. Он единственный, кто остался из этой троицы.
…Вообще помогать при переезде (такая простая человеческая вещь) – обычай, уходящий, конечно, в далекое прошлое. Сейчас никто никому при переезде, по-моему, не помогает, заказывают профессионалов.
Хотя для удобства горожан существовали и в то время некоторые важные услуги. Да, увы, почти невозможно было воспользоваться услугой «вызов такси по телефону», хотя на самом деле услуга такая была, – но заказывать такси надо было не меньше чем за час, и «дежурная на коммутаторе» ничего не обещала: такси могло прийти, а могло и не прийти. О некоторых вполне цивилизованных услугах почему-то вообще никто не знал – например, по какому-то волшебному номеру (04, кажется) можно было легко заказать билет на любой киносеанс. Однако были услуги, которыми все действительно пользовались, – например, вызов в Мосгортрансе грузовика для переезда.
Для этого нужно было поехать в этот самый Мосгортранс на улицу Пятого года, отстоять очередь минут на сорок или на час, заполнить заявку, заплатить деньги и ждать в назначенный день, пока грузовик приедет (он опаздывал, как правило, часа на два, а то и на все четыре). Ася всегда посылала меня на улицу Пятого года в конце весны, чтобы переезжать на съемную дачу.
Грузовики те были, как правило, с брезентовым верхом. Военного типа.
Итак, мы приехали на Аргуновскую, я спрыгнул с грузовика и оглянулся. Тимошин, Дорофеев и Якименко уже были здесь.
…Стояла ранняя осень, двор был весь в зелени. Деревья были огромные, такие московские тополя, от которых получается летний снег, летящий по сильному ветру потоком белого пуха. Пахло сырыми ветками и землей, как в лесу. Во дворе было много заросших участков, таких маленьких стихийных пустырей с высокой травой, лопухами, кашкой. Двор казался полностью замкнутым. И хотя это был двор уже поздней брежневской эпохи, безо всяких сараев и заборов, без странных деревянных строений, которые огораживали периметр, но все же он был окружен со всех четырех сторон, а наш дом стоял еще и буквой Г, что усиливало это ощущение защищенности. Вот это было главное отличие от Чертанова. Там сквозь любые дворы был виден уходящий в бесконечность просвет. Эта дыра в пространстве проходила, как мне тогда казалось, сквозь все, включая меня самого. Надеюсь, что потом она как-то затянулась.
Я потом не раз бродил по нашему новому останкинскому двору, пытаясь понять его секрет. Секрета не было, просто он был вот такой: пещерный, уютный, замкнутый, напоминающий бомбоубежище.
Сюда и перевез нас Тимошин.
Спрыгнув с грузовика, я вдохнул полной грудью. Воздух мне очень понравился. Это был какой-то новый, незнакомый мне состав воздуха. Я пошел разгружать грузовик.
То, что мы получили отдельную двухкомнатную квартиру, по-прежнему казалось мне чудом. Невозможным, острым чудом.
Когда я пришел с ордером в свой жэк на Большой Чертановской улице, чтобы оформить переезд по другому адресу и выселение из дома, паспортистка долго рассматривала предъявленную мной в окошко бумажку. Потом в изумлении подняла на меня глаза и сказала, что такой ордер она видит впервые в жизни.
В тот момент, если честно, я покраснел. Обычным людям, видимо, такие ордера не давали. То, что я необычный, теоретически мне было известно, но вот теперь эта версия подтвердилась.
Но что же мне было делать? Вернуть квартиру назад, в ЦК ВЛКСМ?
Я был жителем чертановской коммуналки, и я знал, что такой шанс дается только один раз, другого не будет.
Когда переезд уже состоялся, Асин папа со счастливым лицом спросил меня: «Как же ты это сделал?» Я ему ответил, что не знаю, что как-то оно все само, но на самом деле я знал.
Все дело было в Фурине. Главном редакторе журнала «Пионер».
Это была его идея, вернее это была идея Лии Семеновны Симоновой, его заместительницы. Однажды, когда Ася была беременна, а нам по-прежнему не светила, даже теоретически, никакая отдельная квартира, мы вдвоем пришли к ней на чай, она жила в районе метро «Аэропорт», в красивом сталинском доме, и рассказали ей все как есть. Она задумалась.