– Ну сам посмотри, – сдержанно ответил Тимошин.
Я развязал бечевку, развернул бумагу, пытаясь разгадать этот смутный запах. («Может, в нее копченую рыбу заворачивали?» – быстро и осторожно подумал я тогда.) Потом я увидел эти шахматы.
– Ой! – сказал я. Подарок меня как-то ослепил.
Я бережно открыл доску, внутри лежали резные фигурки.
– Шахматы не я вырезал, – сдержанно сказал Тимошин. – Я только инкрустации делал.
И верно, инкрустации имелись.
На белых (а вернее, на желтых) клетках были нарисованы какие-то узоры. Позднее я разглядел, что там изображена птица Сирин, мифологическое существо. Птица с головой женщины. Каждая такая женщина-птица была изящно вписана в желтую клетку. А в каждую темную клетку был вписан затейливый завиток. (Птица Сирин была, таким образом, нарисована вручную тридцать два раза и завиток тоже.)
– Короче, смотри, это тонкая ручная работа! Сначала так вот кисточкой наносишь, аккуратно, чтобы линия была ровной. Потом лаком покрываешь. Лак должен застыть, понимаешь? Потом верхний слой наносишь. Лучше, конечно, под дождем не оставлять, но в принципе лак все равно выдержит, даже под дождем. Еще твои внуки будут в эти шахматы играть, посмотришь. (Он угадал, кстати.) Ну, как вообще твое впечатление?
– Да вообще-то потрясающе, – смущенно ответил я. – Но как-то я вроде ничем не заслужил.
– Да дело не в этом, – обиженно сказал Тимошин. – Ты, во-первых, заслужил, даже не сомневайся. Но дело не в этом. Представь, вот придут к тебе друзья, станет вам нечего делать, захотят они поиграть в шахматы. Да? Ты тогда шахматы эти достанешь и объяснишь им, что это шахматы ручной работы. Может, они тоже захотят купить.
– Но вообще это мой подарок тебе, только и всего, – смущенно сказал Тимошин, стоя уже в дверях и собираясь уходить.
Иногда мне казалось (может быть, только казалось?), что он слегка пригибал голову, входя в мой кабинет. Человек он был богатырского сложения. В данном случае он тоже слегка ее пригнул, хотя это на самом деле не требовалось, и скромно прикрыл за собой дверь.
А я сидел и вертел в руках эти шахматы.
Примерно году в 2018-м я написал про Игоря заметку в модный журнал GQ (джентльмен ежеквартально, так переводится).
И вот что я там написал.
Был у меня такой друг, Игорь Тимошин, который был известен тем, что довольно часто дрался с милиционерами. Понятно, что он дрался в нетрезвом виде – ну кто ж на них полезет трезвым?
Сейчас, в нынешнюю эпоху, Тимошин бы точно не выжил. Ну или сел бы надолго в зону по какому-нибудь там «Болотному делу».
А вот тогда, в ту гуманную и противоречивую брежневскую эпоху, его каким-то чудесным образом моя милиция отмудохивала – и отпускала восвояси.
Нос у него был поэтому сломан.
Внутренности, конечно, тоже болели. Поэтому, может быть, чтобы заглушить боль – Тимошин выпивал. И снова дрался с милицией. Наверное, именно это и называется «замкнутым кругом».
Тимошин был человек не робкого десятка, у него были симпатичная борода, сломанный нос, густой звучный голос, пронзительный взгляд, мускулистые руки. Словом, он нравился девушкам, и жен у него было несколько в разные годы.
Не знаю, кем бы он мог быть в какие-то другие эпохи. Возможно, лихим фронтовым офицером. Легко представляю его себе также священником, монахом или протодьяконом, например. Голос, повторяю, у него был невероятно густой.
Но на каком-то сложном витке биографии судьба занесла его в скромный журнал «Вожатый». Я там работал заведующим отделом эстетического воспитания в начале 80-х годов. И в комнате у меня стояло пианино. Я редактировал шарады, загадки, сценарии для агитбригад, пионерские песни, и конечно же, фельетоны. Игорь писал почти во всех этих жанрах.
Все это, конечно, требует некоторого комментария…
Тимошина прислал в «Вожатый» мой друг Коля Ламм. Он позвонил, и в своей манере, как бы что-то недоговаривая и улыбаясь сквозь густые усы и бороду, сказал: ты там поговори с ним, ладно?
Когда он появился в моем кабинете на Новодмитровской улице, 5а («Вожатый» сидел на тринадцатом этаже, а я занимал комнату 1304), я сначала не знал, что с ним делать. А потом предложил ему отвечать на письма читателей.
У меня было несколько консультантов, которые зарабатывали таким образом. Это нельзя было назвать зарплатой, но деньги были вполне нормальные. Например, был у меня в отделе такой музыкальный редактор, старик Иорданский (автор бессмертной песни «У дороги чижик»), так вот он отвечал на письма, авторы которых предлагали к печати пионерские песни: стихи и нотную запись. Иорданский разбирал ноты, брезгливо читал слова и выносил свой вердикт за пятьдесят рублей в месяц.