На школьном вечере поэзии он вел себя не так, как обычно: стихов не читал, а когда началась дискотека, стал приглашать всех девушек подряд – никогда прежде не любил танцевать – и бурно веселился. Кто-то спросил: «Что с тобой?» Он бросил: «Наверстываю упущенное…»
Возвращаясь с последнего проведенного им актива, бросил кому-то из знакомых: «Может, это – моя лебединая песня».
Из деталей, из мелочей, из взглядов, многозначительно брошенных на ходу фраз вдруг проступила страшная правда: знал, готовился. И даже иначе можно сказать: предупреждал.
Из завещания Коли Яралова:
«Я знаю, на что иду. Знаю, что принесу вам большое горе. Мне вас очень жаль, но себя жаль еще больше. Нужно вовремя поставить точку. Не нужно расстраиваться. Все к лучшему. Простите за все. Этот вопрос я должен решить… Это дело чести…
У меня есть просьба, которую прошу рассматривать как завещание. Прошу выполнить ее в точности. В моей смерти прошу никого не винить. Не виноваты ни школа, ни семья, ни кто-либо другой… Прошу проследить, чтоб никого не наказали по моей вине. Прошу принести всем учителям, родителям, одноклассникам, вообще всем мои извинения. Я очень виноват перед ними. Следствия по моему делу прошу не открывать. Похороните меня быстро, без всяких застолий. Потратьте как можно меньше денег.
Возможно, я делаю глупость. Честно говоря, я не хочу умирать, но продолжать жить я не хочу еще больше…
Я принес вам столько несчастий. Вы столько сил потратили на меня зря. Целую вас, обнимаю.
Любящий вас Коля».
Он любил Баха и Бетховена, красивые песни под гитару. Любил стихи. Любил «великую русскую литературу». Любил горы, походы, куда его взяли впервые в четыре года. Любил шумные студенческие сходки, споры – его тетя Тамара Николаевна долгие годы возглавляла замечательный студенческий клуб «Аполлон», полгорода – ее воспитанники.
Это была чистая среда (…)
Конец цитаты.
Глава третья
Сразу после того, как мы получили квартиру, я перешел обратно в «Комсомольскую правду». Главный редактор «Вожатого» тяжело это пережил – по советской этике, я теперь должен был работать в журнале по гроб жизни, ну как минимум лет десять, но авторитет большой газеты на него все-таки давил, и он скрепя сердце согласился.
В 1988 году я написал очерк «Ходоки» о Нине Павловне Пащенко, в 1990-м вместе с Витей Кияницей – очерк «Как не закалилась сталь» (пожалуй, это почти все за три года, что я написал там хорошего), а где-то между этими двумя эпохалками ко мне пришел Тимошин «по делу».
Я весь измучился, гадая, какое у него дело к корреспонденту, можно сказать, центральной всесоюзной газеты – видимо, связанное с жестокостью милиции, злоупотреблением служебным положением, что-то вот в таком роде. И что оно (дело) потребует от меня каких-то титанических усилий, на которые я в принципе не очень способен. Но он вдруг появился у меня в кабинете, загадочно улыбаясь, и достал откуда-то из-за спины портфель.
Портфеля у него в руках я еще никогда не видел. Сумку видел, холщовый мешок видел, а портфель – нет. «Опять пьеса!» – осенило меня, но дело было совершенно в другом.
Тимошин стал вынимать из портфеля большие круглые значки и раскладывать их у меня на столе.
Все значки были посвящены политическим темам.
Один поверг меня в изумление: «Не дадим пустить Ель на Горбыль!»
– Это вообще про что? – спросил я Тимошина.
– Ну вот, а я тебя хотел спросить… – застенчиво сказал он. – Ну то есть это, как… Наверное, ель – это Ельцин…
– А горбыль – это Горбачев, – догадался я.
– Угу, – задумчиво сказал Тимошин, продолжая раскладывать значки.
На другом значке были профили следователей Гдляна и Иванова – как Маркса и Ленина.
На третьем было написано: «Борис, ты прав!»
На четвертом без особых затей: «Коммунизм не пройдет!» – и сжатый кулак типа Че Гевары.
– Слушай, – сказал Тимошин, – ты мне можешь очень помочь. Мне надо большую партию заказать, а я не понимаю, что тут пойдет, что не пойдет. Что нужно сейчас людям. Я ж в политике ни бум-бум.
– Что тебе нужно заказать? – не понял я.
– Ну я в Измайлове торгую, – застенчиво сказал Тимошин. – Вполне прилично получается. Сначала фигурками торговал, ну помнишь, из соленого теста. А теперь на значки перешел. Договорился с одной фабрикой небольшой, но там надо сразу пятьсот штук заказывать, а я не знаю, что именно.
И неожиданно улыбнулся.
Я посмотрел в его прозрачные голубые глаза.
– Вот этот, – пододвинул я к нему значок с бессмертным высказыванием Егора Кузьмича Лигачева, переиначенным в народном фольклоре в обратную сторону. «Борис, ты прав!» – Вот этот пойдет. Заказывай его.