– Да? – обрадовался он. – Ну я так и думал. Ты… это, знаешь, – сказал Тимошин, – ты приходи в Измайлово, только заранее позвони, я тебе объясню, где я стою, как меня найти. Там вообще довольно интересно.
– Ладно, – сказал я и встал, чтобы пожать ему руку.
Значки, которые Игорь делал тогда для продажи, покупались людьми, часто ходившими на митинги. Не исключаю, что кто-то покупал их в Измайлове даже небольшими партиями, а потом перепродавал в центре, когда колонны демонстрантов строились.
Причем людей, которые ходили на эти митинги, становилось все больше и больше с каждым месяцем – рынок значков постоянно расширялся, и если вначале, как я предполагаю, Тимошин заказывал партии по пятьдесят значков, в дальнейшем уже по сто и по двести, а потом и по пятьсот. Впрочем, за точность цифр не поручусь (сам я на митинги в то время не ходил). Может быть, рост числа «сторонников Ельцина» (а это были именно они) был не линейным, а волновым. То есть шла одна волна, потом она спадала, а потом возникала новая, еще более мощная.
Однажды я вычитал в интервью у Михаила Яковлевича Шнейдера интересные подробности:
До 1989 года самый большой митинг, который я видел, был у спорткомплекса «Олимпийский», собравший около 400 человек. И вдруг на площадь в Зеленограде, на митинг в защиту Гдляна-Иванова пришли 60 тысяч! У меня просто рот открылся, когда я это увидел.
Не было интернета, мобильной связи и мессенджеров, советские газеты и журналы, разумеется, такие объявления не печатали, да, листовки расклеивались, но – листовку мог снять любой дворник или милиционер. Откуда же брались эти люди?
Наши активисты были разделены на пятерки, потом на десятки (когда их стало уже много). Мы обзванивали представителей каждой десятки. Эти люди, соответственно, оповещали всех остальных из десятки, просили каждого обзвонить еще десять-двадцать человек и т. д. Это была первая часть поэтапного сбора людей. База контактов была по районам, но после каждого митинга телефонный банк существенно пополнялся. Позднее появилась и общегородская база контактов: в нее вошли данные, которые добровольно – по призыву «с трибун» – оставляли участники различных массовых акций.
4 февраля был митинг в защиту перестройки, – пишет в своей документальной повести Анна Масс. Речь идет о 1990 годе. – Сначала я не хотела идти: боялась разъяренной толпы, ходынки, безумных глаз – у меня это уже было в 10-м классе, на похоронах Сталина, когда нас с Наташкой Захавой едва не задавили насмерть. И больше мне такого испытывать не хотелось. А такое быть могло, потому что вместе с «Апрелем», «Мемориалом» и другими демократическими организациями в митинге намеревалась принять участие и «Память». И еще неизвестно, на чьей стороне будет милиция, если начнется заваруха.
Все-таки я пошла. Для самоутверждения.
От Крымского вала широченной – чуть не во всю ширину Садового – колонной, очень быстрым шагом, иногда и бегом, так что сразу стало жарко и весело, мы двинулись по Садовому кольцу. На тротуарах толпился народ, мамы и папы поднимали детей, чтобы им было лучше видно. Все это напоминало очень давнее, из школьного детства – демонстрацию 1 мая, 7 ноября, когда вот также шли колонной, с флагами, транспарантами, громадными бумажными цветами, и еще нерастраченная восторженная юная вера теснила наши юные души, и так прекрасно было чувствовать себя частицей громадного народного братства.
Но теперь-то это было совсем другое, не «за», а «против» той веры, и это еще нужно было осознать, оно, это другое, еще не устоялось, бродило, пьянило и немножко пугало – этой снова, как в детстве, взмывающей волной откуда-то взявшейся радости, которая уже столько раз обманывала, что хотелось пригасить в себе ее веселый, возбуждающий огонек, не дать снова себя обмануть.
«Не дать себя снова обмануть…» Не знаю, эта фраза вписана в дневники Анной Масс потом или уже тогда – но она, быть может, главная для всей уходящей нашей эпохи.
Одним словом, Тимошин продавал значки в Измайлове, но сам, похоже, на митинги не ходил – иначе вряд ли он стал бы со мной советоваться.
Он все прекрасно понимал про советскую власть и ее верных слуг – но и к новой политической «движухе», скорее всего, не примыкал.
Это, впрочем, совершенно не означает, что поток времени, который тогда сильно убыстрился, его совсем не коснулся.
…Коснулся, да еще как. (Я вообще хотел назвать эту главку «Тимошин в потоке времени», но потом отказался от названий.)
Когда я писал о Тимошине, мне жутко не хватало конкретных воспоминаний. Ведь наши встречи были редкими, и – после «Вожатого» – случайными.