В тот вечер ему как-то удалось раздобыть два ящика кьянти и шесть бутылок виски «Джонни Уокер». Бог знает, где он их достал (и сколько выложил за них), — несмотря на официальные заверения, черный рынок жил и процветал, — но первый тост вечера был, как всегда, поднят за двоюродную бабушку Энид, за ее благородство, предоставившее им эту жидкую закуску.
— Энид! — орала вся компания, рассаживаясь по местам, вся, кроме мальтийских официанток, которые, возвращаясь на кухню, несли бокалы с красным вином и «бутылку с коричневой жидкостью для шефа».
Тяжелое пьянство было для летчиков-истребителей кратчайшим путем к ранней могиле, но, учитывая нехватку на острове исправных истребителей, почти каждый мог ручаться, что ему не придется вылетать на следующий день. Но если каким-то чудом от них требовалась готовность, то достаточно было несколько минут в ожидании старта подышать чистым кислородом из маски, и происходило чудо — они были готовы разогнать вражескую паутину.
В компании всегда хватало трезвенников и случайных гостей, предпочитавших воздерживаться, но Хьюго был счастлив расслабиться.
— Розамунда предоставила одну из своих женщин-шоферов, так что я могу позволить себе стаканчик… или пять.
Макс и Фредди с удовольствием составляли ему компанию. Ральф был и художником, главным образом акварелистом, — и неплохим, и не собирался позволять, чтобы такая мелкая неприятность, как война, отлучала его от этого ремесла. Этим утром он оседлал велосипед, что часто делал, дабы посетить некий уголок острова. Он тяготел к чиароскуро, чтобы было вдоволь и света и тени, и нашел место, которое устраивало его: покрытый солнечными бликами склон рядом с дворцом Вердаля. Близость летней резиденции губернатора сыграла свою роль в том, что случилось.
Кто-то оклеветал его перед местной полицией, обвинив в подозрительном поведении, и небольшая толпа мальтийцев присутствовала, когда два местных констебля конфисковывали его мольберт. Никто из ухмыляющихся туземцев не выступил в его защиту, хотя кое-кто из них знал его в лицо. От злости у него на глазах едва не выступили слезы, когда он смотрел, как уносят лучшие из его работ.
— Туалетной бумаги становится все меньше, — сказал Хьюго, который никогда не был поклонником раскованного и абстрактного стиля Ральфа.
Каким-то образом такая тональность отвечала настроению вечера. Серьезных тем не избегали, но относились к ним легкомысленно, без того искусственного веселья, которое обычно превалировало в собрании.
Лейтенант, летчик из Южной Африки, за их столом упомянул, что заметил перемену в отношениях к ним со стороны мальтийцев — они стали какими-то кисловатыми. К истребителям всегда относились как к героям, и они привыкли, что в любом месте, где они появлялись, их окружала веселая и шумная толпа мальчишек. Но в последнее время в их криках стала чувствоваться издевка.
Хьюго был испуган, слушая это. Ральф, наоборот, симпатизировал мальтийцам.
— Черт возьми, у них есть полное право относиться к нам с раздражением. Они видели, как несколько недель назад прилетели новые спиты, — и чего они добились? В небе увеличилось число самолетов? Нет. Все больше пилотов шляются по Валлетте. Между прочим, местные погибают на своих дорогах.
Он не имел ничего против восхваления артиллеристов и «бедной несчастной пехоты». Упреки не касались моряков, а вот торговцы, приходившие морем, были настоящими героями, в чем он не сомневался, потому что они рисковали жизнью, доставляя на остров припасы, горючее и оружие. Нет, его служба — авиация — несла свою долю вины. Превосходство в воздухе было главным условием выживания Мальты, но как они могли надеяться достичь его, если идиоты, сидящие дома, продолжали рассматривать Мальту как потерянный кусок, едва ли не как свалку для их потрепанных самолетов с никуда не годными летчиками?
Было приятно убедиться, что Лайонел не лежит где-то с Митци. Но совсем не радовало, что журнал действий флотилии лежит на столе открытым как раз на тех страницах, которые имеют отношение к его лодке. Макс передвинулся на стуле, чтобы прикрыть журнал от Лайонела.
— Макс, старина!
— Лайонел!
Лайонел перевел взгляд на Томми.
— Кошка вылезла из мешка?
— Он знает.