Лейтенант засмеялся и, пуская в галоп коня, повернул в сторону птицы. Та некоторое время с интересом наблюдала за приближающимися всадниками, затем, высоко подпрыгивая на своих коротких ногах, она разбежалась и, тяжело взмахнув своими длинными крыльями, взлетела. Описав на небольшой высоте полукруг, птица ушла в небо.
- А ты говоришь - страус… - усмехнулся лейтенант, взглянув на Корнева. – Здесь таких «страусов» полно, смотри, чтобы они и тебя не утащили - такой вес, как у тебя для них не проблема, - тут же добавил он, ощупывая взглядом щуплую фигурку солдата.
- Конечно, утащат,… - не возражая, пробормотал Корнев, - с такой жрачкой как у нас, загнуться можно, не то, что в весе потерять,… уже вторую неделю мы, как цыплята, одной пшенкой питаемся, меня уже тошнит от нее.
Лейтенант тоже чувствовал от этой пищи постоянную изжогу, а сейчас еще и сосущий голод, но, улыбнувшись, он бодро ответил:
- Давай не будем стонать, машину сегодня-завтра подремонтируют, и у нас будет все!
Пограничная жизнь сделала Владимира неприхотливым и безропотно терпеливым в преодолении подобных проблем, но одно дело терпеть голод ему самому, и другое дело – его подчиненным, о которых он должен проявлять заботу и внимание.
Вчера в разговоре по телефону с начальником заставы Владимир напомнил ему о том, что уже прошла неделя, как на посту закончились продукты и курево, что личный состав вынужден питаться остатками пшена и мясом сурков, изредка попадавшихся в расставленные у их нор ловушки.
Ответ Минаева был извинительным.
- Володя, потерпите еще немного… Ты же знаешь наши проблемы с машиной – опять ее, сучку, завести не удается. Ждем запчасти с отряда,… как только - так сразу…
- Я-то могу потерпеть,- скривился Владимир, - но личный состав…
- А ты там для чего? - раздраженно прервал своего замполита начальник заставы.- Объясни им, что солдат обязан «стойко переносить все тяготы и лишения военной службы»…
В ответ помолчав, Владимир доложил начальнику заставы о намерении завтра с утра выехать дозором на левый фланг поста, и что в его отсутствие на посту за старшего остается младший сержант Козлов.
- Хорошо, я тебя понял… - густым басом отозвался Минаев, и в трубке тут же послышалось ровное шипение.
Словно насильно, мысли лейтенанта потянулись к приехавшему на пост спустя час после этого разговора офицеру особого отдела лейтенанту Губину. Чистенький, благоухающий, в выутюженном кителе и в брюках на выпуск, он аккуратно, чтобы не выпачкаться об покрывшуюся пылью машину, выгрузил свое холеное тело и, поздоровавшись с Владимиром, спросил:
- Ну, что Володя, чем ты меня сегодня вкусненьким угощать собираешься?
От этих слов кровь бросилась Владимиру в лицо: он здесь безвылазно сидит уже почти три месяца, питаясь, чем придется, а этот интеллигент в погонах, не успев выйти из машины, как уже размечтался о чем-нибудь вкусненьком.
- Черной икрой с маслом,- язвительно отозвался Владимир, при этом со злостью подумав: ехал, паршивец, мимо заставы и не удосужился даже заехать туда, поинтересоваться у начальника: может, что нужно на пост завести?
Дав команду солдату, нештатному повару, накормить офицера, Владимир тут же ушел составлять план боевого расчета на следующие сутки, при этом с некоторым злорадством представив, с каким «удовольствием» Губин будет после недавних домашних харчей давиться пшенной кашей.
Общаться с Губиным ему абсолютно не хотелось, он так же, как и все офицеры застав, особистов не переносил, и не только потому, что те считали себя элитой КГБ, а офицеров застав – людей возившихся в дерьме. Особистов он не любил, во-первых, за то, что в основе своей это были бывшие курсанты пограничных училищ, еще там начавшие свою карьеру «особиста» в качестве стукачей. А, во-вторых, за их работу с такими же, как и они были сами, - солдатами стукачами; за дешевые трюки в виде благодетельного угощения солдат сигаретами, за сюсюкание с ними: Коля, Витя, Саша… с целью расположить их к себе и заполучить от них нужную для себя информацию, больше касающуюся недостатков в работе офицеров застав, чем пресечения со стороны личного состава разного рода негативных проявлений.
Отрапортовав потом командованию части о своей работе по «разоблачению» или «пресечению ими угрозы безопасности Советскому государству» – начинались вызовы офицеров застав на партбюро, парткомиссию** и т.д. и т.п., с вытекающими отсюда выводами и последствиями.
Составив план боевого расчета, Владимир вышел из помещения и подошел к солдатам, сидящим на скамейке у отведенного места для курения.
Сев, он оторвал полоску из газеты и стал вертеть «козью ножку». Свернув конусом, он насыпал туда махорки и, загнув в виде трубки, закурил, пуская горький дым и передавая пачку табака по кругу своим солдатам.
Курить он начал на заставе, потому что трудно было быть не курящим: все вокруг дымят, в канцелярии - хоть топор вешай. На посту тоже все провоняло дымом. Несмотря на то, что сигареты давно закончились, бросать курить никто не собирался, наоборот: все озабочены доставанием табака. Сначала солдаты поподбирали все «бычки» в радиусе ста метров от поста, потом начали выколупывать из щелей деревянного сруба мох. Хорошо, что позавчера, проезжая мимо пилорамы, он смог одолжить у мужиков пачку махорки.
Солдаты с упоением обсуждали проблемы, связанные с дембелем. Владимир скупо улыбнулся и про себя подумал: сейчас про дембель поговорят, потом - про баб начнут.
И точно.
- Да, - тоскливо вздохнул рыжеволосый солдат-первогодка по фамилии Колотов,- сидишь тут на краю земли родной: позабыт, позаброшен… ни кино тебе, ни телека, ни жрачки…
- Хоть бы бабу какую-нибудь паршивенькую привезли, что-ли, - страдальчески сморщив лицо, тут же подхватил сидящий рядом с лейтенантом рядовой Меньшов. – Мне старший брат рассказывал – он тоже в Погранвойсках служил в Закавказье, что видел, как для иранских солдат на пост ежемесячно баб привозили, вроде бы как для того, чтобы с них стрессы снимать.
- Вот бы нам…- мечтательно пророкотал басовитым голосом светловолосый солдат в сбитой набок потрепанной зеленной фуражке. - Смотришь, и дисциплинка была бы на уровне, и охрана границы… а, товарищ лейтенант?
- Да уж…- усмехнулся Владимир. – Представляю, какая была бы у вас дисциплинка… Женщина - это «помеха мировой революции», - тут же с веселостью добавил он,- и если ее вам дать, то вы все на свете забудете.
- Тут забудешь… уже скоро двадцать стукнет, а мне вместо баб по ночам пограничные столбы сниться стали… Так и атрофироваться можно, - чуть ли не простонал светловолосый солдат.
- Да ты, Сеня, уже давно атрофировался, поэтому вместо баб тебе столбы и снятся, - хихикнул Меньшов.
Все дружно захохотали, а Сеня как-то съежился весь, как будто он и впрямь атрофировался.
На протяжении вот уже почти трех месяцев, ежедневно слушая подобные солдатские разговоры, Владимир чувствовал, что глупеет. Но вместе с этим он уже давно притерпелся к этим разговорам и даже как офицер, ответственный за выполнение стоящих перед ним задач по охране Государственной границы, находил в этом положительный момент. Он считал, что это хорошо, когда его подчиненные, не стесняясь, говорят при нем на интересующие их темы. Значит, доверяют, считал он, а вместе с этой мыслью, ему почему-то все чаще навязчиво вползала в голову противная, резонно произносимая многими офицерами поговорка: «Как надену портупею – все тупею и тупею!»
Ни света, ни радио, ни телевизора, ни газет, ни хороших книг… Те, зачитанные до дыр произведения русских классиков и военные мемуары советских полководцев, что привозились на заставу с отряда с очевидной целью - воспитать у пограничников чувство Советского патриотизма, уже были давно прочитаны и читать их по сто раз было неинтересно, а другие, словно подаренные кем-то на заставу за ненадобностью, книги - были пустыми и неувлекательными. Недалеко уйдя по возрасту от своих подчиненных и живя долгий период времени рядом с ними в одном покосившемся бараке, решая вместе сними одни и те же задачи и преодолевая вместе с ними одни и те же проблемы, Владимир чувствовал, что как офицер он деградирует.