— Как, черт возьми, со всем этим разобраться? — спрашиваю я, склоняясь над подносом и осматривая все это изобилие.
— Ты не подскажешь ему, Трев?
Тревор наклоняется вперед, и его мячик для гольфа находится всего в нескольких сантиметрах от меня: он розовый, с ямочками и морщинами. Мне хотелось бы увидеть фотографию Тревора в молодости, чтобы понять — росла ли эта вещь со временем или мячик всегда был такого размера.
Он глядит на меня и замечает, что я изучаю эту шишку; тогда я поднимаю глаза вверх и начинаю пить чай маленькими глотками. Мошкара просто облепляет мою переносицу… наверное, отходит наркоз и наложенные швы напоминают о себе.
— Вы уверены, что с вами все в порядке? — спрашивает Тревор.
Кого он спрашивает?
— Я спросил: вы уверены, что с вами все в порядке?
— Да, совершенно. Совершенно в порядке. К этому времени я говорю уже с британским акцентом и более похож на англичанина, чем принимающие меня хозяева.
Я прихлебываю чай и чувствую в нем что-то странное.
— Что за черт?..
Моя повязка развалилась, и одна ее часть плавает в чашке. Я вылавливаю ее и вижу на поверхности чая сгусток крови.
— Куда можно положить этот… пакетик?
— Я пойду в сад, — говорит Лилия.
Я держу клочок пропитавшейся чаем салфетки, будто только что выловленную рыбешку. С салфетки капает на мои брюки, и я засовываю ее в карман пиджака. Комната словно погружается в туман, превращаясь из белой в синюю.
— Знаете, мистер Ашер-Соумс, я не всегда такой… какое же слово лучше подобрать?.. неотесанный.
— Конечно нет, я полагаю.
— Это просто…
— Лесли не на шутку переживает за вас. Звонит по нескольку раз в неделю, скажу я вам.
Это хорошо. Может быть, они больше поверят ее варианту описания моей персоны, чем собственным глазам, созерцающим оригинал из плоти и крови, невменяемый и промокший насквозь, который они рады были бы немедленно депортировать не только из своей гостиной, но и из страны.
Свет падает на голову Тревора из большого окна за его спиной и придает желтушный оттенок его лысине и ушам.
— Она всегда уходит в сад, когда у вас в гостях оказывается какой-нибудь неряха? — интересуюсь я.
— Она уходит туда, чтобы побыть в одиночестве. Иногда мне кажется, что этот сад — вся ее жизнь.
— Вы знаете, что, если ваша дочь выйдет замуж за Колина Тенбриджа-Йейтса, ее монограмма будет «ЛАСТоЙ»? А если бы вы вышли, то была бы «ТАСТоЙ» а если бы ваша жена вышла, то получилось бы тоже «ЛАСТоЙ»!
— Вам, наверное, пора идти? Я запишу вам имя и адрес нашего семейного доктора. Если вы сошлетесь на нас, то, я уверен, она примет вас немедленно.
— Не… Я в порядке.
До нас доносится глухой удар из сада.
— Это Лил… Она такая неваляшка, постоянно падает.
Лесли рассказывала мне, что ее мать «падает», но я тогда подумал, что это какое-то британское сленговое словечко для обозначения приверженности чему-либо, вроде «трезвенника» или «спорщика». Но очевидно, что слово это обозначает именно то, что за ним видится, то есть слышится: она слишком часто падает.
— Лилия? — выкрикивает Тревор, поворачивая голову так, что мячик для гольфа смотрит прямо на меня. — Все в порядке? Лил?
Я начинаю отрывать небольшими кусочками развалившуюся повязку на носу.
— Вы не пьете свой чай.
— В нем кровь и всякое дерьмо. И потом, я предпочитаю кофе.
— Лилия!
Он выходит в сад, а мне хочется прилечь на диван, свернуться калачиком и подремать… что я и делаю.
Я просыпаюсь от дверного хлопка, но не поднимаюсь.
— О, боже, — говорит Тревор более себе, нежели мне. — Вам, наверное, лучше уйти…
— А это почему?
— Потому, что моя жена только что умерла.
Тревор вызывает по телефону скорую помощь и провожает меня до двери. Он выглядит чрезвычайно собранным, если учесть тот факт, что его жена, с которой они прожили вместе сорок лет, лежит под дождем в грязи всего в нескольких метрах от нас.
— Мне действительно ужасно жаль, — говорю я.
— Я знал, что такие вещи случаются, но…
Он не в силах закончить предложение, видимо, принимает сказанное мной на счет супруги, хотя я извиняюсь за свой внешний вид и поведение.
Я облокачиваюсь о стол, на котором лежит книга для почетных гостей. В ней на вид килограммов десять, не меньше.
— Так Уинстон Черчилль есть здесь, не так ли?
— Да, есть.
— А как насчет Вирджинии Вулф?
— Ее нет. Есть ее сестра Ванесса.
— Вау! А лорд Бивербрук?[22]
— Да, он есть там. Несколько раз.