— Бобби! Бобби!
Поди расслышь, откуда зовут. Потом раздался залихватский свист, а за ним снова мое имя.
— Бобби! Эй, мелкий Бобби Бернс!
Ага, вот он, сидит в кусте боярышника. Джозеф. Я подошел, он вылез. Заговорил высоким плаксивым девчоночьим голосом.
— О-ой, Бобби, — говорит. — Ну какой же ты хорошенький!
Подошел, пошел со мной рядом. Постучал пальцем по щеке, поднял брови.
— Так, Роберт. Что у вас нынче утром — математика? Или география? А, понятно, искусствоведение. Или розонюханье? Туфельки для танцев не забыл? Да, еще будет красноречие. Карл у Клары упер кораллы. Что трескала шушера, когда шла по шоссе?
Я просто иду, даю ему выговориться. Смотрю в сторону.
— Сушку, чтоб ты знал, — говорит. — Вонючую сушку.
Тут он улыбнулся. Обхватил меня рукой за плечи.
— Да я просто шучу, — говорит. — Ты ведь сразу понял?
— Угу.
— Угу. Ну, молоток. — Он облизал губы. — Да, ты молодчина, Бобби.
Отвел глаза. Идем молча, совсем близко друг к другу.
— Во, это тебе, — пробормотал он.
И всунул мне в руку перочинный ножичек.
— Так, ерунда, — говорит.
Я подержал его на ладони: черная рукоятка, блестящее серебряное лезвие.
— Ерунда, — повторил он. — Так, в ящике завалялось.
— Класс, — говорю.
Он покраснел и дернул плечами.
— Спасибо, — говорю.
А что еще сказать, оба не знаем. Тут глядим — Дэниел сворачивает со своей дорожки и топает в своей новенькой форме в сторону «Крысы».
— Ты посмотри, как чешет, — говорит Джозеф. — Прямо как девка уличная. Прямо будто все тут его собственное. Понимаешь, о чем я?
— Угу.
— Ты с ним не вздумай водиться.
— Не буду.
Он хвать меня за плечи, так и сдавил своими клешнями.
— Удачи, Бобби, — говорит. — Ты отличный парень.
Развернулся и пошел обратно через боярышниковую изгородь.
Я глядел, пока он не скрылся из виду.
Провел пальцами по буквам, которые он вырезал на костяной рукоятке: БОББИ.
19
Мы друг другу кивнули, но садиться в автобусе рядом с Дэниелом я не стал. Он сидел сзади, а у меня горели щеки. Мне казалось, он за мной наблюдает, но потом я набрался храбрости, обернулся и вижу — он читает книгу, развалился на сиденье, задрал на него одну ногу. Галстук распустил, волосы придерживает рукою. Я обернулся снова, как раз когда он поднял на меня глаза. Стали подсаживаться другие ребята, постарше, но были тут и мои приятели по младшей школе: Эд Гарбат, Дигги Хейр, Кол О’Кейн. Дигги сел со мной рядом, Эд и Кол впереди.
— Там тебя макают башкой в сортир, — сказал Дигги. — Переворачивают вверх ногами и спускают воду. Называется посвящение.
— Да уж, знаю, — сказал Кол. — Слыхал. Иногда думаешь, лучше бы меня не приняли.
— Угу, — промычали мы хором.
— А это кто? — спросил Эд, кивая на Дэниела.
— Новенький, — сказал я. — Из Кента или еще откуда.
— И заставляют есть грязь, — сказал Дигги. — Заставляют писать, а потом пить. Втыкают в тебя иголки.
Одного парня после этого увезли в больницу, и он чуть не умер. Правда. Нам Джонни Мюррей рассказывал.
— Я тоже такое слышал, — сказал Кол. — Пришлось промывать ему желудок, и он так и не поправился до конца.
Парочка парней постарше ухмылялась, глядя на нас. Мы отводили глаза. Вошла Дорин Армстронг. Юбка кончалась куда выше колен.
— Ого, — сказал Кол.
— Иногда очень хочется быть постарше, — сказал Эд.
— Угу, — промычали мы хором.
Автобус покатил вдоль берега. Море было слева. Здоровенный танкер шел в направлении Тайна[2]. Какой-то военный корабль как раз уходил в туман.
— Меня папа вообще не хотел пускать, — сказал Эд. — Говорит — чего время тратить на глупости. Кому, говорит, нужны все эти экзамены и эта выпендрежная форма. Говорит, все равно будет новая война, и тогда…
Я покачал головой.
— Не будет, — говорю.
— Ты-то почем знаешь? — удивился Кол.
Я покачал головой.
— Так-то, — говорит Эд. — И никто не знает. Никто ничего не может сделать.
— Ничего не останется, — говорит Дигги. — Они, ежели захотят, могут подорвать весь мир раз десять.
— Опупеть, — говорит Кол.
— А одного парня они вообще повесили, — говорит Дигги. — Честное слово. Хорошо, пришел учитель и снял его…
— А я слышал, учителя там еще хуже, — говорит Кол.
Я нащупал ножик в кармане. Раскрыл его.
— Я тут вчера был в городе, на рынке на набережной, — говорю. — Видел настоящего огнеглотателя.
— Мы тоже видели, — говорит Эд. — По-моему, он совсем чокнутый.
— Угу, — говорю.
Проверил остроту лезвия большим пальцем.
Один из старших закурил на заднем сиденье. Дорин хихикала как ненормальная — услышала какую-то шутку. Эд оперся подбородком на спинку сиденья и пялился на Дэниела. Дигги смотрел на море.
— Будто на бойню везут, чтоб их всех, — сказал Кол.
20
Длинное здание из красного кирпича с высокими блестящими окнами. Над парадной дверью огромное золотое распятие. К двери ведет десяток ступеней. Нам, первогодкам, нужно было там дожидаться звонка. На ступенях над нами стояли несколько учителей.
— Мы будем вызывать вас по имени, — сказал один из них. — Как услышите свое имя, шаг вперед. Когда соберется весь класс, преподаватель проводит вас внутрь.
Он был в костюме, при галстуке, а сверху черная мантия. Тут она распахнулась. Из нагрудного кармана торчал черный кожаный хлыст.
— Меня зовут мистер Тодд, — сказал он. — Другие учителя представятся вам, когда зайдут в класс. — Помолчал. — Ждем порядка.
Подошел ближе.
— Я хочу видеть ровные шеренги, — сказал он. — Ровные шеренги!
Мы построились в какие-никакие шеренги, они шли вкривь и вкось по бледному цементу двора.
Он вздохнул.
— Итак, — сказал он. — Вы успешно сдали экзамен одиннадцать-плюс. Вы — элита. — Лицо стало суровым. — Это ничего не значит. Пока вы только доказали, что у вас есть некое подобие мозгов. Но вы пока не доказали, что достойны нашего учебного заведения. Не доказали, что у вас есть сила воли и нравственные основы. Вы лишь на полпути к цивилизации. Вы дикари. Вас нужно учить соблюдению требований.
А я все верчу головой — где там Айлса, но ее нигде не видно.
— Твое имя?
Он стоит рядом. Хлыст в руках.
— Твое имя? — повторил он.
— Р-роберт Бернс.
— Роберт Бернс — что?
— Роберт Бернс, сэр.
— Вытяни руки, Роберт Бернс.
Я моргнул.
— Вытяни руки вперед.
Я вытянул руку. Он поднял хлыст к плечу и ударил меня по ладони.
— Теперь вторую, — говорит. — Вторую руку!
Я вытянул вторую руку. Он хлестнул снова. Я стиснул горящие кулаки. В углах глаз было жгуче от слез.
— В следующий раз не отвлекайся, когда говорит учитель, — сказал он. — Понятно?
А мне никак не ответить. Он взмахнул хлыстом.
— Понятно?
— Да.
— Да — что?
— Да, сэр.
— «Да, сэр». Я тебя взял на заметку, Роберт Бернс. Знаю теперь, каков ты.
Он двинулся дальше. Смотрю — ребята вокруг хватают ртом воздух. Другие учителя глядели на нас без всякого выражения.
Тодд произнес ту же фразу. Я не обернулся.
— Твое имя?
— Дэниел Гауэр. — Спокойно говорит, уверенно. — Сэр, — добавил.
— Это что такое, Гауэр?
— Это мои волосы, сэр.
— Недопустимая длина.
Молчание. А потом Тодд заговорил снова.
— Не позволю мальчишке так на себя смотреть. Вытяни руку. Руку вытяни!
Я вздрогнул, когда хлыст опустился на руку Дэниела, а потом и на вторую.
— Волосы острижешь, — сказал Тодд. — И никогда больше не смотри так на учителя.