Он уважал только одного Зацвилиховского, как, впрочем, и все другие, за его добродетели, ум и храбрость. Увидав его, он приблизился, высокомерно кивнул Скшетускому и занял место за их столом со своею чаркою меда.
— Пан староста, — спросил Зацвилиховский, — не знаете вы, что там с Хмельницким?
— Висит на виселице, пан хорунжий, висит, а если не висит, то не будь я Чаплинским, если не будет висеть.
Он так сильно хватил рукою по столу, что вино расплескалось.
— Не разливайте вина! — сказал пан Скшетуский.
— А вы его поймаете? — перебил Зацвилиховский. — Ведь он убежал, и никто не знает куда.
— Никто не знает? Я знаю — не будь я Чаплинским! Вы, пан хорунжий, знаете Шведко? Вот этот Шведко и ему служит, и мне. Он и будет Иудою Хмеля. Страшно сказать! Он вошел в соглашение с людьми Хмельницкого. Человек ловкий. Знает о каждом его шаге. Он обязался доставить его мне живым или мертвым и выехал в степь задолго до Хмельницкого, зная, где его ждать!.. А, чертов сын, проклятый!
Он снова ударил по столу.
— Да не расплескивайте же вина! — повторил с ударением Скшетуский, который с первого же взгляда почувствовал какую-то особую антипатию к подстаросте.
Шляхтич вспыхнул, блеснул своими выкатившимися глазами, понимая, что с ним хотят завести ссору, но увидал на Скшетуском цвета Вишневецкого и усмирился. Положим, хорунжий Конецпольский был в это время в ссоре с князем Еремией, но Лубны были недалеко от Чигирина, и отнестись неуважительно к цветам князя было рискованно. Князь и людей себе выбирал таких, что каждый два раза подумает, прежде чем затеять ссору с одним из них.
— Так это Шведко обязался доставить вам Хмельницкого? — вновь спросил Зацвилиховский.
— Шведко. И доставит, не будь я Чаплинским.
— А я вам говорю, что не доставит: Хмельницкий избежал засады и пошел на Сечь, о чем сегодня же нужно уведомить пана Краковского. С Хмельницким шутки плохи. Короче говоря, у него и ума больше, и рука тяжелее, и удачи поболее, чем у вас; вы же чересчур горячи. Хмельницкий преспокойно уехал, повторяю вам, а если вы мне не верите, то же самое подтвердит и этот рыцарь, который его видел вчера в степи и проводил целого и невредимого.
— Не может быть, не может быть! — заволновался Чаплинский, дергая себя за чуб.
— Более того, — прибавил Зацвилиховский, — этот рыцарь сам его от смерти спас и перебил ваших слуг, в чем, конечно, не повинен, так как возвращался из Крыма, о приказе гетмана ничего не знал и, видя человека, на которого напали разбойники, пришел ему на помощь. Я думаю, вы должны знать о спасении Хмельницкого, а то, чего доброго, он со своими запорожцами навестит ваше имение, что, кажется, вам будет не особенно приятно. Мало вы с ним грызлись! Тьфу, черти бы вас побрали!
Зацвилиховский также недолюбливал Чаплинского.
Чаплинский вскочил. Злоба даже дух его захватывала, лицо его более побагровело, а глаза, казалось, так и хотели выскочить из орбит. Он остановился перед Скшетуским.
— Как? — вылетали из его уст отрывочные слова. — Вы против приказа гетмана?.. Да я вас… я вас…
Пан Скшетуский даже не встал с лавки и, опершись на локоть, окидывал бесновавшегося Чаплинского презрительным взором.
— Что вы прицепились ко мне, как репейник к собачьему хвосту! — спросил он.
— Я вас потащу с собой в город… Вы наперекор приказу… Я вас с казаками…
Он орал так, что в комнате все примолкли и повернули головы в сторону Чаплинского. Положим, он всегда искал случая поссориться с кем-нибудь, но теперь ссора была с воином Вишневецкого, и одного этого было достаточно, чтобы обратить общее внимание.
— Замолчите же вы, наконец, — сказал старый хорунжий, — этот рыцарь мой гость.
— Я вас… я вас… в город… на дыбу! — продолжал кипятиться Чаплинский, уже ни на что не обращая внимания.
Теперь и пан Скшетуский поднялся во весь свой рост, но не обнажая своей низко опущенной сабли, схватил ее посередине и поднял кверху так, что рукоятка пришлась как раз у носа Чаплинского.
— Видите вы это? — холодно спросил он.
— На помощь… Эй, слуги! — крикнул Чаплинский, хватаясь за рукоятку сабли.
Но ему не удалось довести до конца своего намерения. Молодой наместник повернулся, схватил его одною рукою за шиворот, другою пониже поясницы, поднял кверху барахтающегося Чаплинского и понес к дверям.
— Господа, берегитесь! — закричал он. — Дорогу рогоносцу, а то забодает!
С этими словами он размахнулся и швырнул Чаплинского. Двери распахнулись, и подстароста оказался на улице.