Марков скромно кивнул головой, не мог же он рассказать Кваснецкому, что бывает там, где по холодному оружию узнают благородного человека, и от этого оружия зависит уважение, а порой и сама жизнь. Тем не менее кое-чему у Кваснецкого можно было поучиться. Движение на сцене – это не реальный бой, здесь главное, чтобы все выглядело красиво и эффектно. В роли тени Гамлета Маркову не приходилось фехтовать, но он уже понял, что эта роль была только началом его театральной карьеры. А раз так, стоило взять несколько уроков у человека, который знал толк в постановке поединков. По несчастному стечению обстоятельств, эти уроки стали их последней встречей с поляком. Кваснецкий работал не только в театрах – иначе бы ему пришлось вскоре продать свои клинки или помереть с голоду. Через некоторое время он получил приглашение на съемки какого-то исторического «кина», там серьезно повредил позвоночник и осел навсегда в Москве у каких-то родственников.
Однако Кирилл успел научиться у него двигаться красиво и изящно, почти танцуя, и не задевать клинком драгоценный реквизит. Он чувствовал, что театр проникает в его кровь; после удачной премьеры это ощущение стало особенно сильным. «Вот что называется – найти призвание», – думал он. И понимал теперь, почему с таким благоговением отзывался о своей работе отец. Об отце он старался не думать.
В один из осенних вечеров, еще до известия о гастролях, Кирилл случайно забрел в одну из тихих питерских улочек, которые, казалось, остались неизменными с начала века. Шедший ему навстречу человек – взъерошенный мужичок – нес под мышкой книгу, толстый фолиант в потрепанной черной обложке. Кирилл посмотрел на нее с любопытством. Человек встретился с ним взглядом и, остановившись, поинтересовался, не в курсе ли гражданин, где тут поблизости переплетная мастерская? Марков пожал плечами и выразил по этому поводу дежурное сожаление.
– Ничего, я найду, – шмыгнул носом незнакомец и достал платок, – улица маленькая. А сигаретки у вас не найдется?
Марков похлопал себя по карману и вытащил пачку, презентованную накануне товарищем литератором.
– Боже мой, какой шик! – пробормотал незнакомец, вытаскивая с благоговением сигаретку. – «Лаки страйк»! Произнесено это было как заклинание – он выглядел лет на десять старше Маркова, но его глаза горели мальчишеским восторгом. А Кирилл, в свою очередь, не сводил взгляда с книги, показавшейся ему смутно знакомой. – Подержите! – попросил человек и передал ему увесистый том, при виде которого в памяти сразу воскресало видение полутемной читальни, куда солнечный свет проникает сквозь цветные витражи и окрашенный ими в цвета радуги ложится на страницы…
– Господин, уже утро, я погашу свечи? – Над ухом раздался голос монаха, выдавая беспокойство хозяина по поводу напрасно сжигаемой свечи, в то время как солнце Божье светит совершено бесплатно. Но прозвучало и полагающееся по статусу смирение, ибо, как он уже знал, господин его не послушает.
– Я уже говорил тебе, достопочтенный брат мой во Христе, что не желаю, чтобы мои глаза начали слезиться как твои…
Впрочем, для него, спутника Невского, часто делалось исключение, и драгоценные фолианты, которые никогда не покидали монастырской библиотеки, было дозволено принести в его покои, где у открытого окна, под шум ветра он мог изучить старые страницы. Старые даже для того времени, в которое они были заброшены.
Некоторые из этих книг были настолько ценными, что предусмотрительные монахи в буквальном смысле слова сажали их на цепь…
– Видите? – Кирилл указал на светлый прямоугольник на обложке. – Здесь когда-то была скоба, с помощью которой книгу запирали на замок! Человек, с которым он разговаривал этим теплым сентябрьским вечером на тихой ленинградской улице, посмотрел на него с восхищением. – Вы в этом разбираетесь?
– Немного, – Марков перехватил книгу поудобнее – раскрыть ее, держа в руках, было не так-то просто. – Знаете, у меня такое чувство, будто я ее когда-то видел…
Человек пожал плечами.
– Вряд ли! Это вроде как семейная реликвия, – пояснил он, – прадед мой был букинистом – собирал всякие редкости. Правда, маловато их осталось – распродали в разные годы, да и эта не задержится. Вот только, думаю, надо, чтобы специалист посмотрел – может, подшить кое-где, чтобы, стало быть, стоимость взять полную!
Он подмигнул Кириллу, но тот не заметил. Он уже открыл фолиант на середине, а тот послушно распахнулся на одной из страниц, словно кто-то не раз раскрывал книгу здесь. И Марков знал, кто был этот человек. Страницы потемнели за прошедшие века, на обрезе темнело пятно, поставленное небрежным хозяином. Надо же было так случиться, что именно эта книга повстречалась ему здесь, спустя столько времени. И какой длинный путь проделала она сквозь годы и расстояния, чтобы напомнить о тех, других. Тех, о ком ему рассказывал Невский…
«Самыми зловредными из существ, населяющих эти пустынные края, следует признать цвергов. Народ их низкоросл и не выносит солнечных лучей, дающих жизнь всему живому. Говорят, что на солнце тела их обращаются в камень, и жители часто показывали мне камни, в которых, как они уверяют, можно различить очертания тел этих карликов. Говорят также, что они искусны в ремеслах и способны к колдовству. Но смертным следует держаться подальше от этих искусников, ибо общение с ними губительно для души и тела. Племя их ненавидит людской род…»
– Глупые россказни! – Марков с раздражением захлопнул книгу.
– Бесы, господин, имеют множество обличий, – заметил на это монах и перекрестился. – Святые отшельники изрядно страдали от их проделок, да и наша братия немало претерпела. После постройки монастыря много было чудесных и страшных вещей – в нашем погребе и подвалах слышали голоса и стуки, кто-то напугал брата настоятеля так, что он поседел за один день. Но самым ужасным было то, что проклятые черти вышибали пробки из наших бочек, и пиво уходило в землю. В конце концов, мы решили заложить подвалы кирпичом, и лишь тогда все прекратилось!
– Подвалы?! – нахмурился Марков, словно вспомнив что-то, но к чему относилось это воспоминание – к прошлому или будущему, он и сам не мог сказать…
– Подвал! – Ленинградский собеседник Кирилла указывал на вывеску на другой стороне улицы. – Вот же она, мастерская, в подвале!
Марков с трудом заставил себя вернуть фолиант и словно во сне двинулся следом за ее нынешним владельцем. Мужчина выбросил окурок в урну, рядом с пыльными окнами, и спустился к дверям. Девица в очках, скучавшая за прилавком, выслушала краткую предысторию книги и с привычным видом отправилась за ближайшую дверь, откуда вернулась в сопровождении молодого человека.
Фартук придавал Акентьеву несколько несерьезный вид. Марков узнал его почти сразу. Переплет застыл, вглядываясь в лицо пришедшего.
– Ну, здравствуй! – сказал он, покачав головой.
Акентьев кивнул, извиняясь, на книгу, принесенную клиентом. Он провел пальцами по истертой коже с благоговением, словно касался любимой женщины. И в этом не было ни капли игры – за последнее время Александр Акентьев научился ценить книги. Он уже понял, что если где-то и есть ответы на мучившие его вопросы, то только в них. А Марков следил за ним с непонятной самому ревностью. Книга послушно раскрылась на том самом месте. Кириллу показалось, что Переплет вздрогнул, пробежав глазами по строчкам. Кирилл извинился и быстро вышел на улицу.
Глава 5
Лондон встретил Джейн Болтон классическим туманом. Она предпочла бы остаться в поместье деда, приводя в порядок дела, но отказать сэру Арчибальду не могла, хотя при желании выдумать благовидный предлог не составило бы труда. Официально она уже не принадлежала к его ведомству. Откинувшись на мягкую спинку «бентли», Джейн еще раз рассудила, что поступила правильно, откликнувшись на просьбу. «Осталось так мало своих людей, – думала она – иных уж нет, а те далече». И еще вспоминался романс, который она слышала в России: