— Своих, туркмен, постараемся уберечь от чёрной чумы. — Сердар самодовольно выпрямился, словно зависело это только от него самого, и заметил — Русские — они, оказывается, тоже хорошие дураки. Как уехал Куропаткин, так ни одного подходящего командующего в области больше не было. Приедут из Петербурга, пошумят немного и назад. Суботич тоже оказался недалёким человеком, хоть и славили его. Семьдесят круглых тумб поставил на всех улицах, чтобы афиши, объявления наклеивали. А теперь листовки на них люди развешивают.
— Это не люди, отец! — зло выговорил Черкезхан. — Это и есть нечистая сила. Пока не знаю, на какую службу назначат меня, но я клянусь: плохо придётся тому, кто на моих глазах посягнёт на незыблемый трон русского государя-императора!
Сказано это было так выразительно и жестко, что все сидящие за дастарханом замерли, и так сидели с минуту молча, осознавая всяк по-своему вырвавшиеся слова молодого царского офицера. Первым нарушил молчание ишан.
— Да, сынок, в тебе говорит истинный дух джигита. Да благословит тебя аллах на твоём праведном пути во имя веры нашей и веры ак-падишаха. Аминь!..
Ишан огладил тощими суховатыми пальцами бороду. То же сделал Каюм-сердар. Черкез лишь кивнул, а Ратх и Аман отделались благочестивым молчанием. Тут же ишан стал прощаться, ссылаясь на поздний час, и сердар, сказав для приличия «посидели бы ещё немного», отправился проводить служителя мечети. Как только они вышли, Черкезхан сразу же отворил створки большого полукруглого буфета, извлёк бутылку коньяка и проворчал сердито:
— Надо же как не вовремя занесло к нам святого. Теперь наелись — и коньяк, пожалуй, не пойдет. А за встречу с родными братьями я хотел бы выпить… Ну-ка, Ратх, достань рюмки.
— Я же не пью, Черкезхан, — смущённо отказался Ратх.
— Да, я слышал, что ты боишься прикоснуться к стакану с божественным напитком, зато с удовольствием слушаешь речи бунтовщиков в своём цирке. Не так ли?
— С чего ты взял, Черкезхан?
— С того самого. Отец, когда ехали с вокзала, поведал. Ну-ка, Аман, наполни стекляшки!
Аман с готовностью откупорил бутылку, разлил конь-як в три рюмки и подал каждому.
— Ратх, ты тоже сегодня выпей, — сказал он спокойно. — Один глоток тебе не повредит.
Братья чокнулись рюмками и выпили. Ратх, никогда прежде не употреблявший спиртного, на мгновенье задохнулся, из глаз у него выступили слёзы. Черкез усмехнулся:
— Тоже мне, джигит! А ещё с русскими водишься! Да они, знаешь, как пьют? — Налив себе и Аману ещё, он залпом опрокинул рюмку и молча подождал пока проглотит свою порцию Аман. Потом покряхтел и спросил:
— Ратх, о чём говорят бунтари в вашем цирке?
— Какие бунтари? — удивился Ратх.
— Ну эти… демократы: студенты, железнодорожники?
— Ничего такого они не говорят, — насупился Ратх. — Просто говорят, что Россия скована полицейским режимом, нет свободы.
— Ха! И это, по-твоему, ничего такого?
— Не знаю, Черкезхан, чему ты удивляешься, — недоуменно пожал плечами Ратх. — На митинги собираются все, кому. хочется. Выступают против войны и требуют короткий рабочий день. На государя никто не посягает, так что ты не волнуйся.
— Но-но, ягнёнок! — повысил голос Черкезхан. — Ты особенно-то не задирайся, коли ни в чём не смыслишь. Революция для тебя — невинная игра, а для меня она — угроза уничтожения всех малых наций.
— Брат, ты говоришь такие умные слова — нам их, пожалуй, не понять, — вмешался Аман, расстёгивая воротник белой вышитой рубахи. — Может, выпьем ещё по одной?
— Можно и ещё, — согласился Черкез.
Когда выпили, Черкез вновь вернулся к начатому разговору.
— Если начнётся революция, — заявил он авторитетно, — то она сотрёт с земли все малые народы: татар, узбеков… А туркмен — в первую очередь.
— Это как же понимать, Черкез? — испуганно спросил Аман.
— Тут и понимать нечего. Если бунтовщики начнут революцию, то к ним могут присоединиться и наши бедняки-туркмены. А когда к ним присоединятся туркмены, то царь пришлёт сюда казацкие полки и раздавит всех бунтовщиков. Русские живут по всей России — их нация сохранится. А туркмен сотрут с лица земли, потому что их мало. Надо быть патриотами своего народа — тогда поймёте как страшна для нас русская революция. Ты меня, надеюсь, понял, Ратх?
— Этому тебя в Петербурге научили? — спросил в свою очередь Ратх.
— В Петербурге, конечно. Мне преподавали и теорию, и практику борьбы с крамолой. Так что, если в чём сомневаешься, то отбрось все свои сомнения, и слушай меня побольше. Задача туркменской интеллигенции, к которой относитесь и вы, уберечь туркменских дехкан от русской демократии. Будем преследовать и наказывать каждого, кто задумает путаться с рабочими и студентами!