Выбрать главу

- Не смейся, мне ведь не до смеха, - пожаловалась Каэтана. - Я плохо представляю себе, как мы увезем всю ту кучу вещей, которую сейчас пакует наш верховный жрец.

- Самое идеальное решение, - откликнулся Арескои, - это аккуратно упаковать их и оставить на месте.

Каэтана пристально посмотрела на рыжего бога. Что это? Неужели у грозного и величественного воина вдруг прорезалось чувство юмора? Или он скрывал его до недавнего времени? Пока она размышляла над этим немаловажным вопросом, к компании бессмертных ковыляющей, утиной походкой приблизился Барнаба. Толстяк был наряжен в еще более неописумые одежды, такие яркие, что в глазах рябило, и казался страшно довольным. Это довольство собой физически ощущалось уже на расстоянии нескольких десятков метров. Когда же он подошел поближе, всем стало трудно дышать.

- Я умен! - грозно возвестил Барнаба некую аксиому, неопровержимость которой пока что была видна только ему одному. - Я настолько умен, что иногда ужасаюсь этому. Я где-то гениален... мне кажется.

- Ничего, ничего, - успокоил его невозмутимый Тиермес, - это распространенное заболевание. То и дело кому-то кажется, что он гениален, но от этого быстро излечиваются, не бойся.

- Издеваешься, - скорбно констатировал Барнаба, изобразив на своем лице благородное негодование. Эффект был еще тот: на его физиономии, с которой нос, словно оползень, намеревался скатиться куда-то в область рта, благородное негодование выглядело всего лишь комично. - А я, между прочим, кое-что придумал. И это кое-что стоило мне бессонной ночи. Скажу больше - бессонных ночей и смятенных дней, мятых простынь и отсутствия аппетита...

- Если так, - сказал га-Мавет, - тогда дело действительно серьезное.

- Более чем! - Толстяк назидательно поднял кверху сразу два указательных пальчика на правой руке: любимый жест. - Я знаю, как сделать, чтобы наша дорогая Каэ все же потратила на странствие меньше времени.

- Как? - рявкнули все дружным хором. Проблема времени была самой серьезной. Его катастрофически не хватало с тех самых пор, когда стало ясно, что на Каэ абсолютно не действуют никакие заклинания или попытки Барнабы вернуть ее в ту же самую секунду, в которую она начинала свое странствие. Истина абсолютно не желала проживать куски своей жизни с огромной скоростью.

- Это оказалось очень просто и, с другой стороны, очень сложно. Но чего не сделаешь ради общего дела?

- Конкретно, Барнаба, конкретно, - попросил га-Мавет таким голосом, что разноцветное чудо тут же сдалось.

- До сих пор я пытался воздействовать только на Каэтану, и ничего не выходило. Но я пытался, снова и снова. А вчера меня осенило: пусть не поддается она, но весь мир-то остался прежним! Я замедлю течение времени во всем мире он даже этого не заметит. И мы успеем очень быстро обернуться, не знаю точно за сколько, но уж не за полгода.

- Неплохо, неплохо, - улыбнулся Тиермес. - Я рад, что найдено хоть какое-то решение. - Потом он обернулся к Каэ: - Но ты-то, голубушка, какова? Можешь гордиться, что на одной чаше весов ты, а на другой весь Арнемвенд и ты перевесила.

- Какой Арнемвенд? - возмутился Барнаба.- Если бы речь шла об Арнемвенде, я бы так и сказал, но это практически очень сложно и чревато катаклизмами, которые я сейчас и предвидеть не могу. Нет, мне гораздо проще затормозить во времени большой кусок Вселенной, так сказать наше измерение.

Каэ подняла на смеющихся друзей печальные глаза:

- Честное слово, я не виновата.

Тод проснулся раньше всех и отправился будить Каэтану. Каким-то образом этот пес сам записал себя в ее собаки, не спросясь ни Рогмо, ни свою новую хозяйку. Этот факт был обнаружен еще за ужином, в день приезда троих путников в Салмакиду, и опротестованию не подлежал. Тод исправно и четко выполнял все просьбы богини, причем проявил такие чудеса сообразительности и ловкости, что у полуэльфа только рот безмолвно открывался и закрывался. Когда пес решил, что убедил Каэ в том, что он ей жизненно необходим, он спокойно улегся рядом с ней, вывалив длиннющий розовый язык и преданно заглядывая ей в глаза время от времени.

Теперь же, уразумев своим собачьим умом, что именно сегодня вся компания двигается в путь, он не позволил никому проспать это событие.

Каэ проснулась оттого, что жесткий, похожий на терку язык принялся ожесточенно вылизывать ее руку, свесившуюся с края постели. Она моментально подскочила, потрепала пса и крохотным смерчиком, вполне даже симпатичным и не слишком разрушительным, помчалась к своему любимому бассейну с морской водой. Она обрушилась в свежую, крепко пахнущую солью и йодом зеленую воду и поплыла среди водорослей и мечущихся рыбок. Потом вынырнула где-то на середине и несколько минут блаженно лежала на спине, расставив руки и уткнувшись лицом в теплое и доброе небо. Однако она хорошо помнила, что сегодня эта прекрасная процедура должна быть сокращена до минимума, и поплыла к краю бассейна. Тод стоял на сухом и безопасном месте и отчаянно лаял, призывая хозяйку поскорее вылезать из мокрой неуютной воды. Пес был лохматый, ему было жарко на солнце, но купаться он не любил и делал это крайне неохотно, когда нужда заставляла.

Нингишзида уже торопился навстречу своей богине по зеленой траве, расцвеченной яркими пятнами цветов. Он был грустен и взволнован: через час с небольшим его повелительница должна была снова покинуть свою страну, и он плохо представлял себе, как будет жить без нее. Единственное, что немного утешало его, - это обещание Барнабы на сей раз расстараться для общего дела.

- Доброе утро, Каэ, дорогая.

- Доброе, мой добрый гений. Как у нас дела?

- Все в сборе. Отряд сангасоев стоит у храма, Жнец и Воин уже там и вовсю командуют, так что наш могущественный правитель не может найти себе достойного применения. Князь Энгурры, маг и Хозяин Огня тоже собрались. Только вот достойного Барнабу все еще будят. Но впереди час, - не без сомнения протянул Нингишзида, - может, успеют.

- Если не успеют за полчаса, я сама им помогу.

- Это было бы прекрасно, - расцвел моментально жрец.

- Тогда подожди пару минут, я мигом. - И Каэ помчалась в свои покои, чтобы переодеться в сухое и собраться в путь. К тому же ей предстояло еще одно, крайне важное дело: проститься с собственным храмом и любимыми друзьями.