Батраков тихонько засмеялся:
— Мне и невдомек, что вы не в курсе последних событий. Тогда садитесь ближе к шоферу, — мы вместе устроимся. У «доджей» кабинки просторные. Я по пути все расскажу.
Машина выбралась из района порта и пошла при полном свете фар, освещая развалины, дома без изгородей, окруженные деревьями, зачастую с обломанными ветвями.
Геленджик не был похож на прежний, ничем особенно не выдающийся, но все же аккуратненький приморский городок, куда приезжали отдохнуть и полечиться. Мостовые были разворочены, и над дворами, заросшими буйным молодняком, светлели протоптанные по обнаженной земле тропки. За городом пришлось сбавить скорость. Завыли и заскрежетали передачи на ухабистом подъеме. Справа шумело невидимое море.
— Тузина сняли, — сказал Батраков, посматривая на Букреева глубоко запавшими глазами, — сняли и назначили вас. А на штаб поставили Баштового; он был начальником штаба у Куникова. Потому и пришлось так срочно вызывать. Дел уйма, Букреев.
— За что же сняли Тузина?
— За дело сняли. Не тем человеком оказался Тузин. Я могу вам коротко рассказать. Еще когда мы прибыли сюда, в Геленджик, Тузин сразу же схватился за живот, потому что Шагаев, который встречал нас, напугал его.
— Чем напугал?
— Сказал, что скоро в десант. Тут Тузин сразу изменился. «Знаешь начинает, мол, что‑то лома–а-ть меня, живо–от болит». Я ему говорю: «Подожди болеть, надо людей выгружать, устраивать их, кормить». Ушел, и мне пришлось все самому. Дальше такая же история. Вижу, надо работать с батальоном, а командира фактически. А тут стали забирать от нас людей на таманскую операцию, вливать новых, переменили почти весь офицерский состав. Принялся Тузин куралесить, переругался с новым народом. Пришлось докладывать Мещерякову. Тот проверил, доложил члену Военного совета. Он сам приезжал вместе с Мещеряковым в батальон. Тузина, значит, того… вот вас и вызвали. Потому что не сегодня- завтра Тамань кончат защищать, подоспеет Крым.
Машина остановилась возле двухэтажного здания, метрах в пятидесяти от края изрытого траншеями обрыва. Возле второго такого же здания, обращенного тоже фасадом к морю, собрались моряки. Слышались веселые выкрики и быстрый ритмичный топот. Кто‑то под баян отбивал «чечетку». Часовой, моряк с автоматом, узнал Батракова и посвистал в боцманскую дудку, вызывая дежурного.
— Сегодня кто дежурный по батальону? — спросил Батраков.
— Старший лейтенант Цыбин, товарищ комиссар, — сказал часовой, называя Батракова по–старому комиссаром.
— Командир роты автоматчиков Цыбин, — сказал Батраков. — Вы его еще не знаете. Под Новороссийском отличился. Сибиряк.
Цыбин, высокий и стройный офицер, подошел уверенной походкой и представился.
— Вот что, Цыбин, — сказал Батраков, — принимай новичков, а мы с комбатом поедем сразу к контр–адмиралу.
— Есть, товарищ комиссар! А насчет душа и ужина?
— Вернемся, тогда будет видно. Хотя приготовьте. Команду перемыть и накормить.
— Есть перемыть и накормить команду, товарищ комиссар. К какой их роте? Можно у меня устроить?
— Ты уже хочешь их себе прикарманить, Цыбин? Утро вечера мудренее. Завтра командир батальона решит.
Цыбин направился к казарме. Моряки «тридцатки» сошли с машины и стояли кучкой, Манжула что‑то им объяснял.
От казарм со двора, в одиночку и группами, к «тридцатке» стали собираться моряки. Сюда же перекочевал баянист. Закурили. Замелькали красные точки зажженных папирос.
— Ребята! — крикнул еще издали кто‑то. — Новый комбат прибыл?
— Т–с-с… — зашикали на него.
— Кондратенко! — позвал его Манжула.
— А, это ты, друг непромокаемый! Дай пять. Пить, Манжула, привез?
— Хватит! — остановил его Манжула. — Комбат здесь…
— На грузовике?
— Т–с-с…
Букреев перепоясался, отряхнул и расправил на голове фуражку, подождал, пока Батраков расскажет Горбаню, куда снести чемодан и где ожидать их возвращения.
— Ну, поедемте, товарищ капитан, — сказал Батраков, окончив разговор с Горбанем.
— Итак, как Чацкий, «с корабля на бал»? — пошутил Букреев. — Может быть, погладимся, почистимся? Все же с дороги.
— Не успеем. Мы должны быть ровно в двадцать один час. В нашем распоряжении всего тридцать пять минут. А Мещеряков любит аккуратность.
В кузов прыгнул Манжула.
— Манжула тоже с нами? — спросил Букреев.
— Привыкайте, — ответил Батраков. — В морской пехоте вестовые чистое наказание. Глаз с тебя не спускают. Недаром Мещеряков называет их «телохранителями».
«Додж», раскачиваясь своим корпусом, катил теперь гораздо быстрее. Они ехали к городу по прямой дороге над обрывами. Кое–где встречались воронки и мохнатые черные кусты. Букреев молчал, стараясь собраться с мыслями и подготовить себя к волновавшей его встрече с Мещеряковым.