Букреев сразу припомнил характеристику Рыбалко, данную контр–адмиралом.
— Но Рыбалко все же сломил «противника»? — Букреев ободряюще улыбнулся смущенному Рыбалко.
— Сломил, товарищ капитан, — рявкнул Рыбалко.
— Помолчите, товарищ старший лейтенант, — строго заметил Батраков.
— Виноват, товарищ капитан, — не меняя позы, отрубил Рыбалко.
Его украинский выговор и смешливые глаза с огоньком природного лукавства понравились Букрееву. По тону Батракова и поведению остальных он понял: Рыбалко — один из любимцев, и ему многое прощается.
Букреев догадался и о причине взволнованности Батракова — ведь он проводил занятия, и вот сразу, при новом командире, блин получился комом. То, что замполит выносил на обсуждение поступок офицера в присутствии рядовых, как вначале подумал Букреев, было неправильно. Батракова окружали только офицеры без погонов, одетые в такие же куртки морской пехоты, что и рядовые. Некоторых из них Букреев знал, они вошли в первое формирование в городе П., но большинство было ему незнакомо. Рядовые сидели под деревьями, курили, стараясь не заснуть, вскидывали головы и осматривались сонными глазами. Опыт Букреева подсказал ему, что люди переутомляются, недосыпают.
Букреев приказал позвать раненых. Манжула побежал за ними. Разрешив офицерам курить, Букреев наблюдал, как, узнав о прибытии командира батальона, люди шушукались, поднимались, стараясь рассмотреть его.
— Хорошие ребята раненые, товарищ Рьгбалко? — спросил Букреев.
— У меня плохих нет, товарищ капитан.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан, — сказал командир пулеметной роты старший лейтенант Степняк. — Мне кажется, командир роты старший лейтенант Рыбалко неправильно форсировал речку.
— Почему неправильно? — Рыбалко сразу вспыхнул. — Этот Степняк всегда что‑нибудь…
— Не перебивайте! — Батраков сердито посмотрел на него.
Степняк с подчеркнутой снисходительностью выдержал паузу.
— Рыбалко всегда любит фронтальные прорывы и поэтому безрассудно лезет напролом. — Степняк подчеркнул последнее слово. — Его знаменитое «сломыв» когда‑нибудь выйдет ему боком.
— Завсегда выходило и выйдет, — огрызнулся Рыбалко.
— Я же говорю — боком, товарищ старший лейтенант.
— Сейчас трудно решить, кто прав, кто виноват, — спокойно оказал Букреев, — успех штурма укрепленной полосы иногда в большой мере зависит именно от стремительности, от натиска. Во время же учебных занятий при условном противнике… Я помню еще в военной школе в спорных случаях нам приводили в пример одного капитана, который сорок лет служил в армии, сорок лет на маневрах брал один и тот же холм и все время ошибался.
Офицеры одобрительно засмеялись.
Манжула привел раненых. У одного из них, Воронкова, некрасивого угрюмого человека с широкими сильными плечами, была перевязана рука; второй, Кондратенко, бравого вида, старшина минеров с эсминца «Беспощадный» с двумя орденами Красного Знамени и медалью за оборону Севастополя, совсем не был перевязан. Букреев обратил внимание на то, что Кондратенко, в отличие от всех, был без куртки в одной гимнастерке.
— Ну, что же, Воронков, придется в госпиталь, — сказал Букреев.
— Из‑за этого в госпиталь? Я сейчас моту этой рукой все, что угодно… товарищ капитан.
— А вы куда ранены, Кондратенко?
— Никуда, товарищ капитан.
— Никуда?
— Я не заметил, товарищ капитан.
— Но вы ранены?
— Оцарапало…
Кондратенко стиснул зубы, и Букреев видел, что ему трудно удержаться от стона.
— В чем же дело? — Букреев вопросительно посмотрел на Рыбалко.
— Кругом! — скомандовал Рыбалко.
Кондратенко четко повернулся кругом. Гимнастерка пониже левой лопатки была косо разорвана, свежее пятно крови расползлось к подмышкам, спускалось к поясу.
— Почему до сих пор не перевязывали, товарищ старший лейтенант? — строго спросил Букреев Рыбалко,
— Он не позволял, товарищ капитан. Такой чертяка!
— Кругом! — скомандовал Букреев.
Выгоревшая до белых ниток бескозырка Кондратенко с надписью «Беспощадный» была надвинута немного на лоб, чтобы не был виден чубчик. Крупные капли пота, выступившие на носу и подбородке, выдавали скрытую боль.
— Если ранен, надо постараться перевязать рану, — сказал Букреев. — Потеря крови выводит из строя. Отказ от перевязки равносилен симуляции.
Кондратенко вздрогнул, пошатнулся, но сдержал себя и снова застыл, собрав у настороженных и сразу озлобившихся глаз морщинки.