— Наши мамы говорили, что Ноктюрна позаботится о нас, когда мы умрем, — сказал Гриффин.
— Всегда считалось, что произойдет что-то чудесное, — прибавила Луна. — Давай, Гриффин, придумай для меня такое место. Ты всегда хорошо придумывал. Никто лучше тебя не обращается со словами.
Слова. На мгновение он растерялся. Но ради Луны закрыл глаза и сосредоточился.
— Это будет лес, — произнес он, стараясь говорить уверенно.
Луна издала удовлетворенное ворчание — хорошее начало. Ее глаза закрылись, и Гриффин вдруг вспомнил, какой она была, когда ее принесли в Древесный Приют. У нее и сейчас крылья выглядели так, будто их только что опалило огнем. Он видел, как она страдала, превозмогая ужасную боль. Слова — вот все, чем он мог помочь ей.
— Там всегда лето и нет зимы, — продолжал он. — Множество насекомых, свежей воды — и нет ни зверей, ни птиц, которые беспокоят нас. И нет гусениц, которые объедают листья, — прибавил он, вспомнив свой любимый клен.
Луна тихо рассмеялась.
— А мне нравится смотреть на других животных, — сказала она. — Так интереснее.
— Ладно, там должны быть животные, ты права. Но они не охотятся на нас. Может быть, они вообще не нуждаются в пище.
Он заколебался. Получалось слишком похоже на то, что они видят здесь. Не нуждаются в пище. Никто на тебя не охотится. На мгновение это смутило его. Ведь это место не могло быть раем? Нет, от одной этой мысли бросало в дрожь.
— Солнце, — произнес он с воодушевлением. — Там должно быть солнце и, может быть, много лун ночью, совсем разных. Можно посмотреть на небо и увидеть и полную луну, и совсем молодую, и полумесяц.
— Хорошо, — пробормотала Луна. — А что еще?
— Рядом с тобой все, кого ты любишь и кто любит тебя — сказал Гриффин.
— Это хорошо. А если они еще живы?
— Думаю, это не имеет значения.
— Нельзя быть в двух местах одновременно, — возразила она.
— Ну, может, когда проходишь через Древо, время меняется, и оно идет так быстро, что тебе не придется ждать.
— Хм.
— Я придумал для тебя все самое замечательное, — сказал Гриффин.
— Это действительно здорово, — сказала она. — Я себе сейчас это представила. И друзья тоже рядом. Скайе, Рован, Фальстаф.
— Ладно, если ты хочешь, чтобы они были рядом, — вздохнул Гриффин. — Честно говоря, мне они всегда казались несколько утомительными.
— Может быть, мертвые они тебе больше понравятся, — заметила Луна.
— Возможно. Мне нравятся мертвые летучие мыши. Мой лучший друг умер, ты знаешь.
Она хихикнула, как только она одна умела, и сердце Гриффина возликовало.
— И ты тоже будешь со мной, — решительно сказала она.
Гриффин ничего не ответил, довольный тем, что она выбрала его, хотя чувствовал себя недостойным ее привязанности.
— И мы все будем делать вместе, — продолжала Луна. — Можем отправиться куда угодно — в большое путешествие по этому новому миру.
— Ну, я-то домосед, — сказал он, — но действительно, почему бы и нет? Если это доставит тебе радость.
Она минуту молчала, видимо, не решаясь что-то сказать, потом вдруг выпалила:
— А что, если все будет совсем не так?
— Нет, все будет в самом деле прекрасно.
— Что, если там еще хуже, чем здесь?
— Ну что ты, это невозможно!
— Что, если я останусь там одна и буду долго ждать, когда появится кто-нибудь, кого я знаю? Ведь ты еще детеныш, мои родители проживут еще лет двадцать пять. Я не хочу быть в одиночестве!
— Ты начинаешь говорить, как я, — сказал Гриффин. — Беспокоишься о том, о чем обычно беспокоюсь я. Уж поверь, твои маленькие тревоги — это просто смешно!
Луна тихо рассмеялась.
— А я знаю, что меня ждет, — сказал Немо, оказавшийся рядом, — если вы не против, что я встреваю в вашу беседу. Большая река, такая широкая, какую только можно представить, и вода бурлит от рыбы.
Йорик обернулся к нему:
— Ты полагаешь, мой водяной друг, что в следующем мире тоже будешь есть?
— Не сомневайся, малыш! Что может быть приятнее, чем хорошо поесть? И не подделку, как здесь, а настоящую рыбу. Форель, лосося, окуня!
— Интересно, — сказал Йорик со снисходительной усмешкой. — Вдохновляющее представление о загробной жизни!
— А что тогда, по-твоему, будет после? — поинтересовался Немо. — Уж поведай нам!
— По-моему, очевидно, — ответил Йорик. — Я хочу, чтобы все было как прежде. Я века провел с этим искалеченным крылом и болью. Я знаю, вы насмехаетесь над моими страданиями: «Опять этот Йорик со своим крылом — ой-ой-ой!» Все, чего я хочу, так это чтобы боль перестала терзать меня. Я вполне счастливо могу провести вечность без еды, но только без боли.