— Прости, — снова сказал он.
Она резко повернулась к нему:
— А ты не хочешь отдать ее мне?
— Что?
— Свою жизнь! Она по праву принадлежит мне. Я хочу ее обратно!
— Луна…
Она налетела на него, вцепилась когтями, стала бить крыльями.
— Из-за тебя я никогда не увижу свою маму! Никогда не буду живой!
Он не сопротивлялся; с его стороны это было бы нечестно. Луна разозлилась не на шутку, и Гриффин заслужил это — он только сжался в комочек, прижал уши, обернул вокруг себя крылья, принимая ее удары.
— Ты и твое дурацкое свечение! — кричала она. — Я хочу это свечение!
Гриффин почувствовал, как ее зубы впились в его плечо. Он вспомнил об ауре, исходящей из его тела, и страх обуял его.
— Луна! Перестань, мне больно!
— Это нечестно! — визжала она, снова и снова колотя его. — Думаешь, умереть — значит разом решить все проблемы? Это значит просто сдаться!
— Вспомни себя в пещере! — бросил ей в лицо Гриффин. — Ты тоже хотела сдаться!
Ее коготь глубоко вонзился ему в плечо, и его тело пронзила острая боль. Не раздумывая, Гриффин раскрыл крылья, оскалился и зашипел. Луна чуть отскочила назад и, тяжело дыша, смотрела на него, будто очнувшись от кошмара.
— Ох, — упавшим голосом прошептала она. — Гриффин… Прости!
— Все нормально.
— Нет. — Она в ужасе затрясла головой. — Это было отвратительно! Я не могу поверить, что я вела себя как те летучие мыши…
— Неправда, ты просто потеряла голову, вот и все, — сказал Гриффин. — На твоем месте так поступил бы каждый.
— Я не поранила тебя?
— Просто напугала.
Некоторое время они молчали, восстанавливая дыхание.
— Но я все-таки рад, что ты сделала это, — признался Гриффин.
— Почему?
— Я понял, что хочу жить, — сказал он. — Я не хочу умереть здесь.
Данте проводил их к самой высокой башне долины. Ее вершина возвышалась над светящимися холмами. Каждый удар крыльев причинял боль, и Гриффину пришлось два раза отдыхать, пока они поднимались вверх.
Самого Древа они не увидели, только сильное зарево на горизонте. Время от времени к небу взлетали мощные языки пламени. Гриффин вздрогнул и посмотрел на Луну, но ее мордочка была непроницаемой, словно маска.
— Вот ваше Древо, — сказал Данте. — Не очень далеко, около десяти тысяч взмахов крыльев.
— Спасибо, — ответил Гриффин, раздумывая, сумеет ли он сделать эти десять тысяч взмахов.
— Счастливого пути, — проговорил Данте. — Надеюсь, все ваши желания исполнятся.
Гот очнулся, наполовину засыпанный землей. Он только и сумел, что открыть глаза. Удар водопада и столкновение с землей переломали ему все кости. Он больше не чувствовал своего тела. И в третий раз он не убил детеныша — это не укладывалось в голове. Гот в отчаянии замычал сквозь разбитые зубы. Он потерпел неудачу, и другой случай ему вряд ли представится.
Теперь его ожидали вечные страдания в водовороте кислоты. Если бы он только мог выкарабкаться из этой грязи, чтобы с достоинством принять свою судьбу!
Вдруг рядом прошелестел ветер:
— Гот…
Он закрыл глаза и ждал.
— Ты действительно считаешь меня таким жестоким? — прозвучал голос Зотца. — Мне не чужда жалость. Ты пострадал, служа своему богу, а за это я не караю.
Гот услышал щелчок и тут же снова почувствовал свой позвоночник. Ощущения потекли по нему, как полноводная река, устремляясь в оживающее тело. Смятые конечности стонали от боли, но он чувствовал, как одна за другой кости собираются вместе, длинные пальцы крыльев, ребра срастаются и заживают.
Наконец, он выбрался из грязи.
— Лети, — сказал Зотц. — Ты должен выполнить задание.
Гот почувствовал, как мощным потоком воздуха его поднимает вверх и несет через небо Подземного Царства.
Шпиль
Высеченный из огромного утеса собор выглядел нереальным, словно мираж, порожденный воспаленным воображением. Шейд пару раз моргнул, пытаясь прогнать наваждение, но собор остался на месте. Две массивные башни стояли по бокам возле входа, над высокой сводчатой крышей вздымался центральный шпиль, увенчанный крестом. Этот вид был настолько знаком, что Шейд тихо рассмеялся от удовольствия. В одном северном человеческом городе, не слишком далеко от Древесного Приюта, был точно такой же собор; в его шпиле некогда нашел убежище потерявшийся детеныш.