— Что там обзаведение, батя! Добудем свободу, все поднимутся.
— Все, сын, не смогут: силы неравны.
Отец был прав: когда придет свобода, поднимутся не все. Землю пахать — не меды пить. Многие не сумеют и уйдут в ярыжки.
Четвертую неделю жил Максим в сердце родной крестьянской стороны. Его казаки взбунтовали посадских Курмыша и Ядрина, бескровно взяли Козьмодемьянск. Крестьяне, сразу приняв Максима за своего, текли к нему сотенными ватагами, так что он терялся, не зная, чем их вооружить. Кормились они сами: в ту осень ни меры зерна не было вывезено из крестьянских закромов. Все верили, что так и дальше будет.
Сидя во главе стола и расправляясь не хуже прочих казаков с домашним пирогом, Максим заметил, что — вот, не дали боярам оброка, и все крестьяне сыты. Сколько же служилые, не производящие хлеба, жрут? Отец не согласился:
— Всему виной война, а не бояре. Видал небось, сколько посошных таскает пушки по болотам: какие силы уходят зря! Мы дужку от гнилой бадейки норовим на гвозди перековать, а сколько чистого железа в небо мечут? Никакой тунеядец на себя столько не потратит, сколько война сожрет. — Он добавил тихо и твердо: — Я бы тех, кто войну заваривает, стрелял, как бешеных волков. Дай страдным людям жить!
Слабые слезы посверкивали в его глазах. Никто его не слушал, кроме Максима.
Осипов возвращался в Курмыш в веселом расположении духа, словно на месяцы вперед наелся домашних пирогов, набрал тепла. От замыслов кружилась голова. Смутно припоминалось, что Разин велел посылать в Симбирск крестьян. Они нужнее здесь: когда сама земля восстала, дворянские полки рассеются и распадутся в ней, подобно мертвой плоти. Ему бы еще оружие и деньги.
В Курмыше атамана ждали ходоки из самых людных и богатых сел Нижегородского уезда — Мурашкина и Лыскова. Они открыли ему один из главных истоков вражды между людьми в России, а заодно и силу, на которую казакам следовало опереться…
…По смерти боярина Морозова Лысково и Мурашкино отошли в казну. Крестьяне сперва обрадовались, надеясь на облегчение повинностей. Они рассчитывали на заступничество Тайного приказа, в чьем ведении отныне находились, при тяжбах с Макарьевым монастырем.
Им скоро показали, что мужик в России навеки смерд, нечистая рабочая скотинка.
Морозов поднял оброк до двадцати двух — тридцати девяти рублей в год, смотря по достатку, зато освободил от барщины. Тайный приказ снова ввел трудовую повинность, оброк же скостил всего на два, на пять рублей, Лысковцев заставляли поставлять сотни подвод для астраханской рыбы — везти в Москву, на кремлевский обиход; на следующий год они поставляли крупу и толокно для воеводы Прозоровского в Астрахань, потом — рожь и солод. За этой дерготней некогда стало заниматься ни ремеслом, ни торговлей, хотя стояло Лысково на бойком месте.
Крестьяне окрестных деревень замучились с золой: к 1668 году Тайный приказ расширил производство поташа в семь раз. Ко времени прихода Максима Осипова в селах и будных станах народ был накален до белизны.
И возросла вражда с Макарьевым монастырем. Бились за перевозы через Волгу, за право торговать на равных, вкладывать деньги в мельницы, лебединые перевесья. Как никогда, лысковцы чувствовали силу, которой не давали хода, хотя многие выбивались в люди: Митя Васильев из Павлова торговал с Персией, крестьянин Олимпиев из Ворсмы за тридцать три рубля отхватил выгодные рыбные ловли.
Но только монастырь беспошлинно торговал на Волге.
У лысковцев сложилось убеждение, что жить с полным разворотом, по их уму и местоположению, станет возможно лишь после отмены нынешних порядков, то есть дворянских и монастырских привилегий.
Архимандрит Макарьева монастыря Пахомий, расчетливый и жесткий человек, ответно относился к лысковцам как к деловым соперникам. Он знал, что не имеет духовной власти над крестьянами и перестал заботиться о ней. Богатые вклады и ежегодное число новокрещенов-черемисов, за что особенно хвалили в Нижнем, были единственной его заботой.
Сырая, клеклая погодка начала октября висела над белеными стенами монастыря, охваченными с одной стороны просторной Волгой, с трех других — торговыми рядами знаменитой ярмарки и выносными кельями для кузнецов и огородников. Разъехались последние торговцы, с полей был убран хлеб, капуста и репа — с огородов. Узнав о появлении казаков, Пахомий задержал крестьян, работавших на монастырских землях.