Каблучки девушки стучали по перрону, как бы выстукивая знаки азбуки Морзе и передавая беспокойный ритм сердца. Но студент не замечал Киту, его взгляд оставался равнодушным. Он с большим интересом разглядывал других людей, свободных, которые могли ехать куда захотят без сопровождающих.
Китана прошла мимо него несколько раз и, убедившись, что он не замечает ее, в то время как другие молодые люди, рискуя свернуть себе шею, провожают ее взглядом, подошла к нему и села на скамейку рядом с ним.
— Я вам не помешаю? — спросила девушка.
— Нет, пожалуйста! — проговорил студент и даже немного отодвинулся.
Китана разглядывала его и убеждалась, что не ошиблась. Первое впечатление не обмануло ее. Девушке хотелось довериться ему, и желание это было вполне искренним. Обрадовавшись, что она не обманулась, Китана заговорила с ним, хотя и считала это признаком невоспитанности.
— Вы едете в Софию? — Она посмотрела на него, но сразу же отвела глаза.
— Нет, я вернулся из Софии и сейчас еду к себе в село.
Теперь он смотрел на нее с интересом. Видно, он уже знал, кто она. Да и как мог не знать он, студент, что разговаривает с дочерью околийского начальника. Хорошо знал, хотя и делал вид, что не знает.
— Мне предстояло сдавать экзамены. Последние экзамены. Если бы не этот переворот, кончил бы университет. А теперь все пошло насмарку.
Кита восприняла это как упрек, ведь ее отец был связан с переворотом. Она же не чувствовала себя соучастницей дел отца и поэтому холодно ответила?
— Но ведь университет не закрыт?
— На бумаге — не закрыт, но если профессора начнут заниматься политикой… Попробуйте, сдайте экзамены под полицейскими палками.
— Интересно!
— Да, вам это интересно. Забавно смотреть со стороны, но спросите, что чувствуют тысячи таких, как я…
Он сердился, а она смеялась. Его щеки залила густая краска.
— Смейтесь! Вам легко…
Он не произнес того, что замерло на языке: «Отец ваш околийский начальник, вам хорошо смеяться, когда других избивают». Но это не смутило девушку. Чувства, которые она испытывала в эти минуты, заставляли ее любоваться и собой, и им.
— Осталось только назвать меня агентом отца! — сказала она, кривя уголки губ. Устремленные на него глаза засверкали. Такое неожиданное, хотя и шутливое, обвинение заставило его замолчать. Студент с удивлением посмотрел на девушку, морщины исчезли, глаза посветлели, и багровый румянец сошел с лица.
— Почему вы на меня так смотрите? — спросила Кита. — Можете не говорить, я знаю, о чем вы сейчас думаете.
— О чем же, ясновидица?
— Что может коммунист, влюбленный в свою идею, думать о дочери околийского начальника?
— Ну как вам сказать…
— Уж не я ли делала переворот, уж не я ли назначила своего отца околииским начальником, уж не я ли преследую студентов, выступающих против переворота?
— Это верно, — согласился студент.
Девушка задумалась, и ее глаза заволокла дымка грусти.
— Как мало вы задумываетесь… как бы это сказать… вернее, как легко вы все приводите к общему знаменателю.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что ваш отец, возможно, не думает так, как вы, что между вами лежит целая пропасть. Вы боретесь за коммунизм, а он владеет поместьем, держит батраков. Как совместить эти крайности?
Впервые студент почувствовал затруднение.
— Иногда дети становятся самыми ревностными отрицателями взглядов своих отцов, — ответил студент.
Китана усмехнулась:
— Спасибо.
— За что?
— Вашим ответом вы меня оправдали, и вам нечего меня бояться.
— А я никого и не боюсь, да и нет причины бояться.
— Еще лучше! — Она нечаянно толкнула ногой его чемоданчик. — Наверное, везете подарки своим?
— Да… грязные рубашки. Если сомневаетесь, можете проверить. Призывов к восстанию там нет. Можете убедиться.