— Это наша цель. Чтобы народ зажил в мире и труде. Хватит крови! В стольких войнах она проливалась!
Бывший начальник смотрел широко раскрытыми глазами на худенького, бледного сапожника. Он когда-то разговаривал с ним как с арестантом, а теперь перед ним был комендант. Отец Киты впервые оценил ум и доброту этого человека, открыл в нем добродетели, которые делали бывшего сапожника достойным нового поста. Как бывшему начальнику, ему очень хотелось знать, кто из коммунистов какой займет пост и будет ли достоин его. После этой встречи он уже не жалел своего кресла, добровольно уступал его бывшему сапожнику.
— Договорились? — закончил беседу комендант.
— Договорились, — повторил успокоенный бывший начальник.
— Теперь вы, отец и дочь, поговорите. Я дам указание, чтобы барышню всегда пускали на свидание. Если возникнет какое-нибудь препятствие, скажите мне.
Так закончилась эта встреча. Отец и дочь, покидая кабинет коменданта, горячо благодарили его.
— Спасибо вам, спасибо!
Все шло хорошо. Но к городу подошли правительственные войска. У станции завязался ожесточенный бой. Все повстанческие отряды отчаянно бились с врагом. Воздух сотрясали разрывы снарядов, кругом свистели пули.
Киту охватила тревога. Она каждый день ходила в участок. По приказанию коменданта ее пускали на свидание с отцом и позволяли передавать ему узелок с едой и бельем. Арестованные знали, когда она появлялась. Через решетку они видели ее ноги, слышали стук ее каблучков и сразу же говорили отцу: «Вставай!» Все было, как и прежде, когда Кита приходила к Владо в этот же самый подвал. Отец выходил и с тревогой спрашивал:
— Что происходит? Что за выстрелы?
И в этот день он встретил дочь такими же словами. Кита понимала его волнение. Если войскам удастся потеснить повстанцев, руководители восстания в городе могут принять решение уничтожить арестованных как заложников. Ведь убивают же солдаты пленных повстанцев!
— Есть убитые и раненые. Больница переполнена. Не знаю, что будет. — Кита подняла свои худенькие плечики, и в ее глазах появилось отчаяние.
— Кто же убит?
Кита закусила губу, и на глаза ее навернулись слезы.
— Не дядя ли твой?
— Нет.
— Кто же тогда?
Девушка не поднимала головы.
— Не он ли… тот…
У Киты больше не было сил сдерживаться, и она прижалась к груди отца. И хотя не верила, не хотела верить, зарыдала.
— Почему он, именно Владо? — причитала Кита.
Отца словно кто-то ударил.
— Так всегда бывает в войнах и революциях, — старался он утешить дочь. — Гибнут самые преданные, те, кто не знает страха.
— Он не знал страха. Это такой человек…
— Такие-то и идут впереди и погибают первыми, не думая о жизни, об отце, матери, невесте.
От этих слов девушка еще сильнее расплакалась.
— А теперь иди домой и не выходи, пока не станет тихо…
Отец не докончил свою мысль. Вблизи разорвался снаряд, здание содрогнулось, и дверь арестантского помещения растворилась. Заключенные столпились возле двери.
— Что происходит? Пора выходить? — послышались голоса. — Тогда пойдем!
Но караульный по-прежнему стоял у входа в подвал, и это остановило заключенных. Кита не знала, что делать. Казалось, что здесь, возле отца, безопаснее, чем дома.
— Иди! — подтолкнул ее отец и шепотом спросил: — А как Враца? Восстала?
— Наверное…
— Если оттуда идут воинские части, значит, нет. А что в Софии?
— Наверное, не восстала, — словно во сне проговорила дочь. Он жадно ловил каждое ее слово, и глаза бывшего начальника загорелись от смутной надежды.
— Не восстала! Там большой гарнизон. Софию взять не так-то легко.
Караульный не слышал злобного шипения отца Киты, но, заметив его резкие движения и просиявшее после разрыва снаряда лицо, строго крикнул:
— Давай, давай! Ты возвращайся на место, а барышня пусть уходит!
Отец круто повернулся и быстро пошел в свой угол. Арестованные сразу же окружили его, стали расспрашивать.
Кита не смогла, как это она обычно делала, прийти в этот день во второй раз. Бои на улицах продолжались до самого вечера. Повстанцам удалось отбросить правительственные войска. Ночь в городе прошла спокойно, но Кита не сомкнула глаз до утра. Она не смогла прийти в себя после получения известия о гибели Владо, металась на постели как в лихорадке. Мать сидела возле дочери, стараясь успокоить ее:
— Видно, такова уж судьба. Так, пожалуй, лучше.
Кита вскочила и крикнула:
— Лучше? Для вас лучше. Не иметь в доме коммуниста!
И как только рассвело, Кита бросилась в дом дяди, но застала только Сийку, а та ничего не знала.
Кита не могла представить себе Владо сраженного пулей, неподвижного, с остекленевшими глазами. Не может быть неподвижным его лицо, дышащее очарованием, его губы, строгие при разговоре с врагом и нежные с любимой. Нет, она не могла этому поверить.