Оформив загранпаспорт, за семьдесят четыре советских рубля я привычно «покрыл» на самолете расстояние от Тюмени до Москвы. И, поджидая рейс на Кубу, раздобыл у московских друзей учебник испанского языка, русско-испанский словарь, засел в одиночном номере гостиницы «Центральная» за изучение необходимых «фраз» и «выражений», как обычно делали мы, мореманы, перед приходом в тот или иной загранпорт.
За окном кишела какой-то сумеречной и невообразимо подо зрительной толчеей перестроечная столица, обрастая блошиными рынками, порнографическими газетками, откуда-то повылезавшей рванью и нищетой, заунывными скрипками и аккордеонами в под земных переходах и перед станциями метро. Невиданный ранее бардак и упадок царил и в билетных кассах. На мои просьбы выдать билет на самолёт – отправляли по иным адресам, мотался я туда сюда. Наконец, произнося самому себе буэнос тагдес, то есть доброго дня – на певучем испанском, присел за гостиничный стол торопливо известить домашних моих о том, что ждёт меня через несколько часов:
«Дорогие Маша, Ирина и Наташа! Я всё ещё в Москве. Поздно вечером еду в Шереметьево, чтоб утром в 9.40 лететь. Билет на необходимый более ранний самолёт так и не сумел достать. Нет, говорят, мест. Да, ещё придётся билет от Гаваны до Каракаса брать там, на Кубе. Видите ли, им, то есть Аэрофлоту, «невыгодно» продать мне билет в Москве. Вот такие крючки обнаружились! Я уж расстроился, думал, что придётся возвратиться в Тюмень, но потом и предложили в кассе этот «кубинский вариант». Ну, с Богом, как говорят. На Кубе, из-за опоздания, придётся день и две ночи бичевать. Запасаюсь на прожиточный минимум едой. С тоской вспоминаю о неразумно оставленных дома на столе огурцах и колбасе. Москва полуголодная. Тоска. Всё по каким-то визиткам продают. Но... расческу за 20 копеек мне «так» продали. Купил ещё для Г. Волкова водки три бутылки. За одной выстоял очередь в Елисеевском гастрономе (больше одной в руки не дают!), две другие купил у каких-то бабёнок с рук. А то московские ребята меня тут устыдили: «Это, – сказали, – единственное, чем мы можем козырнуть перед иностранцами!» Ладно, посмотрим... Деньги, увы (дополнительно хотел), не поменяли. Лечу с тем, что есть. Дал в Каракас телеграмму, чтоб десятого встречали. Настроение – аси, аси (исп.) – так себе. Ес уна ластима. Ну, ничего. Ваш... 7.05.1991 г.»
В Шереметьево пожитки мои не «шерстили», благополучно миновал и пограничный кордон. А, надо ж, перед самой посадкой объявилась в полупустынном «посадочном» зале дамочка из какой-то санитарной службы и пристала с настойчивым требованием предъявить справку о прививке против тропической не то лихорадки, не то ещё чего-то там «желтого», невообразимого... «Вот, говорю, – медицинская книжка моряка дальнего плавания, тут всё, что полагается, «привито»! – «А где сертификат?» – «Сертификат не взял... Да ведь в венесуэльском посольстве проверяли, сказали, что достаточно и книжки!» – «Как же Вы, моряк дальнего плавания, и не внимательны к себе... Я вот сниму сейчас Вас с рейса!»
Бог миловал. Не сняла.
Конечно, повторюсь, запомнились промежуточные посадки в ирландском Шенноне – сытом, ухоженном, капиталистическом, потом в ветреном и мокром канадском Ньюфаундленде, где самолет «Ил-62» развернулся резко на юг и через пять часов в открытый пассажирский люк лайнера ударило тропической жарой гаванского аэропорта. С той минуты предупредительные и вежливые стюардессы и стюарды позабыли о пассажирах напрочь. Из самолёта мы вывалили как попало. Куда теперь, в каком направлении шагать, пойди тут разберись. Пристроился к ватаге, бормотавшей по-русски. И потом я бестолково метался по зданию аэровокзала, где совсем по-российски, будто в заштатной районной столовой, черная тетка с ведром воды и мокрой шваброй обихаживала каменный пол зала ожидания, где, опять присоединясь к толпе прилетевших, нашел я свой чемодан и даже успел заполнить, всученную кем-то из кубинских служащих, декларацию прибытия. Потом выстроились в очередь: совершалась какая-то проверка. Чемодан мой, в коем «покоились» три бутылки «Столичной», дорожные пожитки, оставили в покое, но опростали целлофановый пакет – от палки колбасы, от куска сыра, от копченой рыбы и фруктов с помидорами, припасенными в Москве для кубинского «бичевания». Оставили булку круглого «дарницкого» и банку болгарской кабачковой икры. Всё! Остальное – «не положено ввозить»! «Ну и кому эти мои припасы тут сгодятся?» – спрашивал я, поскольку женщина-контролёрша разговаривала на чистейшем русском. – «Наши собачки съедят!»