Полетт вдруг вспомнила, что в то утро ей сказал Нил: А-Фатт — родной сын сета Моди.
— Я сочувствую вашей утрате, господин Ли.
В знак благодарности Фредди коснулся полей шляпы, и Полетт заметила, как сильно дрожит его рука. Видимо, он перехватил ее взгляд, потому что сцепил руки, словно пытаясь унять дрожь.
— Давайте на минутку присядем, мисс Полетт. — Фредди кивнул на тенистый пятачок под нависшей скалой. — Не могли бы вы рассказать, что происходило в тот день, когда море отдало тело моего отца?
Полетт не видела причин для отказа.
— Конечно, я расскажу все, что помню.
Усевшись на полянке, заросшей дикой травой, она поведала, как в тот памятный день спустилась к берегу и была ошеломлена тем, что один из индусов, сгрудившихся возле обнаженного мертвого тела, ее узнал.
— Нил?
— Да, только он просил не называть его этим именем.
Фредди кивнул, после чего надолго замолчал. Когда он вновь заговорил, голос его был напряжен и глух:
— Я вот о чем хотел спросить: вы не заметили веревочную лестницу, свисавшую с корабля?
Полетт вмиг поняла, что упустила важную деталь — ведь именно лестница привлекла ее внимание к шхуне. Помнится, еще возникла мысль: кому и зачем понадобилась спускать ее в воду?
— Да, верно, я видела лестницу на корме. А как вы узнали?
— Она тоже мне снится, ла, — сказал Фредди и дрогнувшим голосом добавил: — Не возражаете, если я покурю?
— Ничуть.
Полетт думала, он свернет цигарку, но из карманов сюртука появились длинная трубка и медная коробочка. Тотчас все встало на свои места — дрожащие руки, изможденный вид. Поняв, что перед нею опийный пристрастник, Полетт слегка отпрянула, однако с интересом следила за его манипуляциями.
После получения письма Захария она много размышляла об опии и его целебных свойствах. Письмо явилось страшным ударом, оно не только ранило, но заставило задаться вопросом: может, все радужные мечты и надежды были всего лишь иллюзией, несбыточной грезой? Она помнила, как в Ботаническом саду Памплемуса ждала Захария, и свой восторг от того, что заброшенный, запущенный сад выглядел воистину Эдемом, в котором произойдет счастливое воссоединение с ее Адамом. Она знала, что любовь их превзойдет даже историю Поля и Виржини, над судьбой которых так часто лила слезы, ибо их-то чувство свободно и будет радостно закреплено телесно. Здесь, в этом саду, она примет в объятья своего избранника, и под звездами они повенчаются душой и плотью, сотворив свой собственный мир, далекий от пут и требований света, сами решат свою судьбу, и тела их восторженно сольются, подчиняясь природному зову, который суть истинный, незамутненный смысл бытия.
Бродя по дому бывшего куратора сада, она увидала комнату, идеально подходившую для брачной ночи, и соорудила ложе на полу (в Эдеме же не было кроватей!), украсив его цветами, а окна — гирляндами из полыни. Она проплакала всю первую ночь, а потом другую и следующую, потому что возлюбленный так и не появился, но даже эти ночи были ей дороги, и она, часто их вспоминая, представляла долгожданное единение с любимым, всегда видевшееся на острове: оба в белых рубахах и штанах, они, истосковавшиеся по любви, мчатся навстречу друг другу.
Прежде она радостно погружалась в созерцание подобных картин, но после письма, объявлявшего о разрыве отношений и никак не объяснявшего причину столь резкой перемены, ее охватили стыд и отвращение к собственной глупой наивности, до того жгучие, что возникло желание отыскать какое-нибудь средство избавления от них. И сейчас она зачарованно следила за собеседником, который, разогрев чешуйку опия, вдохнул дым. Воздействие зелья проявилось тотчас: руки Фредди больше не дрожали, он успокоился, прикрыл глаза и, сделав два-три глубоких вдоха, вернулся к разговору:
— Так что с этой лестницей, мисс Полетт? Для чего она?
— Не знаю, я сама удивилась.
Фредди вяло улыбнулся.
— Возможно, мы это выясним, когда вернется «Анахита».
— Она возвращается?
— Да, я это видел во сне.
Они сидели в дружелюбном молчании, и впервые за последнее время на Полетт снизошел покой. Догадываясь, что воронка в сердце Фредди еще глубже ее раны от письма, она чувствовала в нем родственную душу, с которой теперь ее связывали узы даже крепче тех, что возникли на «Ибисе».
Еще минута — и Полетт обратилась бы с просьбой отведать опий, но тут появилась пришедшая за ней гичка.
Через неделю после ухода части эскадры капитан Смит, командующий южного фронта, решил, что сипаям пора оставить корабль и встать лагерем на острове Ша Чау.