Получив эту новость, Кесри возликовал, ибо после долгих месяцев на «Лани» просто не чаял оказаться на твердой земле. Однако радость его померкла после изучения местности, проведенного совместно с капитаном Ми.
Остров был недалеко от Гонконга — омываемый водами, которые чужеземцы называли Бухтой Тангу, он лежал на пути к устью Жемчужной реки. К югу от него виднелся скалистый остров Линтин, к северу — мыс Тангу, на котором подразделение китайских солдат занималось боевой подготовкой. Продуваемый ветрами Ша Чау был невелик и гол: ни кустика, ни деревца на трех невысоких холмах. Менее приветливое место было трудно представить, но приказ есть приказ и обсуждению не подлежит.
В ложбине меж двух холмов разведчики наметили места для офицерских и солдатских палаток, и следующим утром хозвзвод принялся за возведение лагеря, а еще через пару дней вся рота и обозники вместе с багажом амуниции и вооружения перебрались на остров.
Вскоре установился распорядок лагерной жизни: с раннего утра занятия и смотры, а потом все пережидали полуденный зной, прячась в укрытии парусиновых палаток, плохо защищавших от жары.
Офицеры частенько отъезжали в Макао или на Гонконг, но сипаи и обозники не имели подобной отдушины, для них остров стал тюрьмой с ее изматывающим однообразием и лишениями — никаких тебе развлечений, кроме редких визитов маркитантских лодок.
В один прекрасный день Кесри, искавшего способ избавиться от скуки, осенила идея обустроить борцовскую арену. Капитан Ми предложение одобрил, и Кесри тотчас взялся за дело: с помощью добровольных помощников взрыхлил участок вблизи от сияющих синевой морских вод. На правильную подготовку земли, смешанной с куркумой, растительным и топленым маслом, ушло несколько дней, и когда все было готово, Кесри лично открыл арену молитвой к Хануману.
И вновь, как он рассчитывал, арена, дав возможность выплеснуть излишек энергии, способствовала возникновению товарищеской атмосферы, предлагая событие, которого всякий раз нетерпеливо ожидаешь. В лагере скученность людей была еще больше, чем в Калькутте, и потому Кесри проследил, чтобы в состязаниях участвовали уборщики, прачки, цирюльники и прочие обозники. Кое-кто из сипаев этим был недоволен, но Кесри заткнул рот ворчунам, ознакомив их с нерушимым правилом акхары: на арене нет мирских сословий, здесь все равны. Иные возражения — мол, слабакам-обозникам не тягаться с сипаями — тоже были несостоятельны: среди пушкарей, бомбардиров и водоносов нашлись здоровяки, вполне способные постоять за себя в борцовской схватке.
Вскоре весть об арене вышла за пределы острова, и несколько английских моряков изъявили желание участвовать в состязаниях. Правда, выяснилось, что их больше интересует кулачное единоборство под названием «бокс», которое Кесри терпеть не мог, считая его заурядной дракой. Он разъяснил морякам, что их выход на арену возможен только по правилам кушти. Англичане добродушно согласились, став хорошей добавкой к расширяющемуся кругу борцов.
Однажды капитан Ми, вернувшись с Гонконга, рассказал о молодом купце-парсе, только что прибывшем из Манилы на собственном корабле, в команде которого имелся ласкар, слывший опытным борцом. Купец, большой поклонник спорта, горел желанием, чтобы тот показал себя на арене.
Как раз подоспел праздник Нага Панчами, и Кесри решил отметить это знаменательное событие турниром с участием только самых опытных борцов. Через капитана Ми упомянутый ласкар получил приглашение испытать свою удачу.
Состязание было в полном разгаре, когда к берегу подгреб двенадцативесельный бот. Из лодки вышел молодой мужчина, широкоплечий, с тяжелым подбородком, и поздоровался с капитаном Ми. В европейской одежде он выглядел англичанином до кончиков ногтей, но Кесри смекнул, что это тот самый судовладелец-парс, чей ласкар приглашен на турнир. Звали купца Диньяр Фердун-джи.
Он приветствовал Кесри и, кивнув на бот, сказал, что один из гребцов и есть его борец. Уточнять, кто именно, было излишне, поскольку тот человек, даже сидя, возвышался над всеми остальными, а его медленный переход в стоячее положение напоминал подъем раздвижной лестницы. Но вот он выпрямился, и стало видно, что плечи его почти в ширину лодки, весло же в его руках выглядело лучиной. В отличие от других ласкаров, одетых на индийский манер, он был в серых штанах и белой рубахе, оттенявшей его темную кожу. Огромная голова его была под стать массивному телу, однако лицо, будто сглаживая устрашающее впечатление от размеров фигуры, несло выражение бесконечного терпения и мягкости. Глядя на неуклюжую походку гиганта, Кесри решил, что тот, видимо, вообще медлителен и потому в схватке его вес и размеры можно использовать против него.